ЛОР-врач одной из орловских поликлиник в интервью ИА Красная Весна рассказал о своем видении ситуации в российском здравоохранении. Красной нитью через всю беседу проходит проблема формализации всего и вся — лечения больных, профилактической работы с населением, проверки работы врачей, их профессиональной переподготовки, и даже отношения врачей друг к другу.
— Вы говорили, что у Вас пациентов много. С чем связана такая большая нагрузка? Специалистов не хватает?
— В ЛОР-врачи вообще как-то не очень идут. Правда, последнее время молодежи пришло много. Она в основном в стационарах работает, совмещает по поликлиникам, но все равно лоров не хватает. Зарплаты маленькие, нагрузки большие.
— Как вообще оцените условия работы?
— По поликлиникам везде обеспеченность оборудованием очень низкая. Очень. Современного ничего нет. Про себя лично, про зарплату я ничего не могу сказать плохого. У меня нагрузка колоссальная, но мне хорошо платят проценты.
Подрабатывать приходится, конечно. Но тут даже не обязательно из-за нехватки денег. Нет, конечно, деньги играют роль. Но, к примеру, у меня есть работа, на которой я подрабатываю не из-за денег, а из-за личных отношений с главным врачом. Вот нету там никого, и все. И она мне, как говорится, «в пояс кланяется» за то, что я прихожу и с осени до весны закрываю профосмотр.
У нас какая система? Народ мало кого волнует, больные. По приказу должны быть осмотрены школьники, детсадовцы. Т. е. приказ должен быть выполнен, галочка должна быть поставлена, и они жаждут врача на профосмотры. Не на прием — больных посмотреть, а на профосмотры. Они рады хотя бы эту дырку заткнуть.
— А как у нас вопрос с профилактикой поставлен вообще?
— На это я так грамотно не отвечу, как узкий специалист. На этот вопрос лучше ответит либо врач педиатр, либо подростковый. Но, мне кажется, что чисто профилактическая работа поставлена нормально в том плане, что очень многие контингенты, группы возрастные осматриваются — в годик, в три, перед детским садом, начальная школа, перед выпуском. Все эти группы осматриваются, но за счет и нагрузок и всего, на мой взгляд, в этом есть какой-то процент формальности.
— «Бумажная волокита» много времени отнимает?
— Естественно. Количество бумаг растет просто каждый день.
Например, нас проверяет ФОМС. Проверяет истории, штрафует хорошо, они живут за счет штрафов. И они (страховые компании — прим. Е. Т.) рады проверить абсолютно каждую закорючку. Понятно, что все должно быть оформлено в карточке. Но поток (пациентов — прим. Е. Т.) иногда не позволяет все выписать, каждую буковку, и получается, что либо ты хорошо написал карточку, либо ты больше внимания уделил больному.
А еще моя специальность связана с необходимостью что-то руками сделать — смазывание, манипуляция, орошение, промывание, пункции, все прочее. Т. е. на больного может уходить до 40 минут.
— Есть какие-то нормативы на количество принятых больных или на время приема?
— Есть, это примерно 10 минут на больного, я сейчас не помню эти нормативы. Я их где-то слышала или читала, но они забываются тут же, потому что жизнь и этот норматив не имеют ничего общего.
— Они официальные?
— Они официальные, в приказе, но я не имею возможности их соблюдать. Если я буду соблюдать нормативы, то я приму 10 человек, а 40 у меня останется.
— Вам еще быстрее приходится осматривать, с больным работаете по «полной программе»?
— По полной. Как белка в колесе носимся по кабинету с медсестрой, чтобы и принять и все сделать. Потом сидишь бумаги час пишешь, домой карточки ношу, пишу.
— Т. е. Вам даже дома бумажки заполнять приходится?!
— А то! (смеется)
— 22 марта Матвиенко высказалась в духе того, что страховые компании — дармоеды, и стоило бы вернуться к прямому бюджетному финансированию. Как Вы оцениваете эту идею?
— Я не эксперт в данном вопросе, но мысли о дармоедстве иногда возникают. Я не вижу, чтобы от них какое-то развитие поликлиник шло. Впечатление, что только снимают деньги.
— Есть мнение, что фармкомпании свои препараты через отдельных врачей, через медвузы продвигают. Насколько это распространено, на Ваш взгляд?
— Это очень распространено, и это не совсем плохо, потому что есть очень хорошие препараты. Иногда, правда, нам эту информацию навязывают. Мы ее уже знаем, а на нас все вешают, вешают, вешают. Это у них называется «у бедных такая работа». Т. е. они ходят и информируют нас о каких-то препаратах. Человек находится на работе в этой фирме, у него такая функция, он должен обойти. Иногда я и расписаться должна о том, что прослушала у него информацию. Т. е. он отчитывается перед своим начальством. Я это понимаю, но иногда это все надоедает — одно и тоже.
Но, с другой стороны, препараты работают хорошо, и я не могу сказать, что много имею против этой системы. Не всегда находишь время поискать информацию самостоятельно. Пришли, что-то рассказали. Я либо вопрос задала сразу, либо в следующий раз, либо поискала информацию по препарату в интернете. Потому что нагрузка большая, и для самообразования, к сожалению, не всегда остается время.
А иногда на работах бывает, что начальство не одобряет повышения квалификации. Элементарно, проходит конференция, и человек не может отпроситься с работы, чтобы на нее попасть. Начальство против: «У вас высшая квалификация, а вы чего-то не знаете? У вас народ сидит, вот идите и работайте!»
— А как же профессиональный рост?
— Когда они обязаны обучить, раз в пять лет, куда им деваться? Тогда мы едем и учимся, начальство оплачивает это. Они обязаны и никуда не денутся. А в других ситуациях — кто как относится. Некоторые категорически против и ни на какие учебы не отпускают. С непрерывным медицинским образованием, которое сейчас вводится, как это будет, я вообще не представляю. Правда, я до этого еще не дошла, до набора этих баллов, но люди, например, в районах врачи…
— Поясните сначала, как система работала раньше.
— Раньше мы ездили на учебу раз в пять лет. Отучился, получил корочку, сертификат, в следующие пять лет ты еще раз едешь на учебу. Квалификацию свою подтверждаешь, категорию подтверждаешь или повышаешь. Сейчас пытаются ввести непрерывное медицинское образование, т. е. обучение ежегодное. Ты должен набрать к концу пятого года 250 баллов, т. е. каждый год по 50.
— Как эти баллы набираются?
— Например, ты поехал на какую-то конференцию, эта конференция дает, например, 20 баллов. Люди жалуются. «Съездила на конференцию, получила 20 баллов, потом какое-то количество лекций я прослушала онлайн, — терапевт рассказывает, — Получила за этот цикл лекций 14 баллов. Где взять еще 6 — неизвестно. Не могу набрать 50 баллов за год».
Потом набирать лишними нельзя, ты должен набрать каждый год по 50. И это просто трагедия для людей, которые живут в районах. Допустим, один окулист в районе. Конечно, это за счастье, чтобы были узкие специалисты в районе. Она одна, она не может уехать, ее и начальство не отпускает на какую-то конференцию двух- или трехдневную. Просто физически она не может уехать, потому что работа не позволяет.
— Выходит, либо лечить больных, либо «непрерывно» учиться.
— Да. Либо это материальные трудности. Она должна каждый день выезжать в город, это 100 км, это ей сколько денег каждый день!
— Учеба не оплачивается?
— Опять же, везде по-разному. На некоторых работах оплачивают, а на некоторых нет. Я знаю девушку ЛОР-врача из детской поликлиники, она поехала в Курск за свой счет. Она работает один год, у нее стаж минимальный, у нее нет никакой категории, у нее минимальная, копеечная зарплата. И она платит за цикл (лекций — прим. Е. Т.) в Курске сама, за дорогу сама. Хочешь получать баллы? Пожалуйста, езжай за свой счет.
— Расскажите еще про лекарства. У нас есть свои российские препараты или мы зарубежными больше пользуемся?
— Среди тех, которые я назначаю, очень много зарубежных препаратов и своей замены мало. Есть какие-то антибиотики, допустим, попроще. Но они действительно попроще и работают уже не так, потому что растет резистентность микрофлоры, микрофлора уже не реагирует. И я не имею возможности экспериментировать на больном — сначала подешевле, попроще российский препарат, потом другой какой-нибудь, потому что это и кошелек и здоровье больного. Назначать подряд три-четыре антибиотика — что это такое? Если я знаю, что какой-то препарат заработает хорошо, лучше я его сразу назначу.
— Какие на Ваш взгляд у нас в здравоохранении самые острые проблемы?
— Первая мысль напрашивается про подготовку кадров, обучение. Оно должно быть неформальным, по интересам, по требованиям. Т. е. я работаю непосредственно на рабочем месте, у меня, например, какая-то проблема возникает, и я хотела бы научиться какому-то узкому вопросу в своей специализации. И когда я приезжаю на учебу, все равно это более или менее формально.
Последний раз я ездила на учебу, не буду говорить куда, мне настолько это было неприятно. Практически никакого обучения нет. Поздоровались, поговорили, разошлись.
Были хорошие онлайн-лекции ординаторов, доцентов, кандидатов наук, ассистентов. А вот у завкафедрой — такие пустые, никчемные! Я была так удивлена, он прямо «отдыхает» по сравнению со своими подчиненными. Но это, опять же, теория, а хотелось, чтобы еще чему-то практическому научили.
— Как это делать и где?
— На рабочем месте с больным — там, где проходит практика. А у нас немножко отмахиваются, все это формально. Это частое, не единичное наблюдение. На одной конференции, куда я ездила, выступает докладчик из какого-то крупного института, из Москвы или Ярославля, рассказал все из своего доклада, и говорит, что на местах работают практические врачи, назначают то-то и то-то в этой ситуации, а это неправильно! Ему задают вопрос, а что назначить? Он пять минут говорил, но так и не ответил, что назначить. Это — самое обидное. Вы научите! Где мы должны еще это почерпнуть, как не у вас, профессоров Москвы, Питера, Казани, других крупных институтов? А он как уж юлил — говорил, говорил, но так и не сказал, что мы должны сделать правильно в этой ситуации.
— Как Вы можете охарактеризовать проблемы глубинки?
— Впечатление такое, что на селе мало оборудования, специалистов, финансирования. Народ это видит и туда не обращается, а едет в город в областные или частные клиники.
С одной стороны, там и убирать все это нельзя, потому что человек должен иметь возможность обратиться не за два часа езды. С другой стороны, все это дотационное, за счет перераспределения средств, потому что по-другому не может быть, потому что плотность населения там совсем маленькая.
— Какую медицину стоит развивать — частную или государственную?
— Частная сама разовьется, зачем ее развивать? К ним все равно обращаются. Я с полгода поработала в частной. Народ идет валом, потоком. И в будние дни, и в выходные, когда в поликлинике не к кому обратиться. Из районов очень много приезжают.
— Получается, люди обращаются от безвыходности?
— Да. Нет врача, не к кому обратиться. Вряд ли иначе он поехал бы за 150 км в Орел, да еще и деньги платить.
— Но не у всех же есть возможность поехать, как тут быть?
— А я не знаю, чем туда (специалистов в глубинку — прим. Е. Т.) привлекать. Миллионами уже привлекали, квартирами привлекали, чем туда еще привлекать сотрудников? Трудно сказать. Наверное, все проблемы, как и в остальных сферах. Социальная сфера все решает. Жилье есть, есть работа, есть досуг, и все — человек будет создавать семью, что называется, рожать, заниматься своими делами. Никуда не поедет больше.
— Какое отношение к врачам со стороны пациентов, насколько в обществе престижна профессия врача?
— Как я начала работать 25 лет назад, так престижность с тех пор падает и падает. С одной стороны, я вижу уважительное отношение больных, не вижу, чтобы мне хамили. Я не знаю, что они говорят, выйдя за дверь, но нелицеприятного к себе отношения я не вижу.
Но в обществе уважительного отношения нет. Ну, а как можно ожидать другого отношения, если мы сами, медработники, обращаясь в другие места, видим, что без знакомых и без денег ты ничего не можешь сделать? Ты видишь полное равнодушие к себе. Поэтому люди, которые далеки от этого, не сведущие… Это нужно быть упертым, пробивным, наглым, чтобы бороться за себя. Если ты потише, поскромнее, то от тебя отвернулись, а ты болей дальше, страдай дальше. Равнодушие. Поэтому не может быть другого отношения к врачам.
— Люди, видя такое, занимаются самолечением…
— Я против самолечения не только потому, что я врач. Иногда и врач не может сразу разобраться. Какая-то схожесть симптомов, неделя, и две, и три, разбираются сами и отсылают на консультации к другим специалистам, не можем понять, что с больным. Не хочется запускать, в этом плане я против (самолечения — прим. Е. Т.).
— Почему Вы выбрали профессию врача?
— У меня в семье много медработников, атмосфера такая. Я у папы пропадала на работе в отделении, когда была маленькой. Как-то мне все это нравилось. С подачи родителей.
— Ситуация в медицине сейчас оставляет желать лучшего. Есть ли у Вас удовлетворение от работы?
— Да. Я нисколько не жалею, что я стала врачом, мне это нравится. С больными пытаемся находить общий язык, у нас народу полно, и улыбаемся, и то, и се, стараемся, чтобы уставший и озлобленный от очереди от нас вышел с улыбкой.
— В чем Вы видите призвание врача? Медицина — это услуга?
— Услуга — не очень благозвучное слово в отношении медицины. У нас сейчас все формализовано, каждый наш шаг расписан в приказах. Например, стандартное оказание медпомощи — при остром синусите нужно сделать МРТ. Где ты можешь его сделать? Во-первых, оно бывает нужно в 5% случаев, во-вторых, ты не имеешь возможности его сделать материально ни для организации, ни для больного. И когда каждый твой вздох расписан посекундно, и это стало услугой, ну я не знаю…
(Медицина — прим. Е. Т.) Это помощь человеку, в этом призвание врача. Просто помощь человеку. Ты должен остаться неравнодушным. Если не можешь помочь, пошли к тому, кто поможет, не стесняясь, что ты чего-то не знаешь или потому, что это не твоя сфера действий. Я должна все больному разъяснить и послать к тому, кто поможет.
Отождествление медицины с услугой мне не нравится, не могу объяснить почему, но не нравится.
— Спасибо.
Евгений Темиргалеев
Источник