Сегодня день рождения Вольфганга Амадея Моцарта. Ему исполнилось 265 лет. Просматривая книги и статьи о нем, я наткнулся на высказывание немецкого музыковеда и критика Альфреда Эйнштейна (1880–1952) — одного из крупнейших специалистов по Моцарту, который в своей монографии «Моцарт. Личность. Творчество» пишет: «Моцарт, так же как и Бах, принадлежит к редкой породе консервативных революционеров или революционных консерваторов. Моцарт не принадлежит ни одной нации и в то же время — к каждой из них. Моцарт универсален. Он не национальный музыкант и не интернациональный. Он стоит над нациями».
Иоганн Георг Эдлингер. Портрет Моцарта. 1790
Мое внимание больше привлекла первая половина высказывания. Вторая могла бы, пожалуй, подойти и ко многим другим великим деятелям искусства. Сочетание же «консервативный революционер» встречается гораздо реже. А ведь сегодня оно нам особенно созвучно.
Возможны ли развитие и рост человека без отрицания традиции, а с опорой на нее? Можно ли совершить рывок в будущее без низвержения прошлого? Творчество Моцарта, ставшего, по словам Б. Асафьева, «символом самой музыки», отвечает на них однозначно.
Понятие «революция», конечно, в наши дни донельзя задергано. Однако прилагательное «революционный» в большинстве языков всё же сохраняет сугубо позитивное значение (например, в английском и французском).
Заметим тут же, что Эйнштейн имел в виду не общественные позиции великого композитора, а исключительно музыку — «революцию» в ее выразительных средствах, в музыкальном языке, форме, содержании. То, что Моцарт симпатизировал Великой французской революции и был одним из первых музыкантов, освободившихся от княжеской власти, имеет к делу лишь косвенное отношение.
Главное в данном случае то, что Моцарт удивительно органично сочетал творческое новаторство и приверженность традиции. Ничего не ниспровергая, он брал из традиции всё лучшее, впитывал, перерабатывал и обогащал. При этом устоявшиеся формы и приемы он использовал с необыкновенной тонкостью, часто добиваясь редкой свежести и выразительности лишь при помощи особого взаиморасположения и взаимодействия элементов, самих по себе общераспространенных. Заметить эти тонкости может часто лишь очень опытный музыкант или теоретик.
В. А. Моцарт - Квартет для флейты и струнных N°1 К.285, 2-я часть (Петер-Лукас Граф и Кармина трио)
Как пишет тот же Альфред Эйнштейн, «он не хочет ничего революционизировать. Он хочет использовать то, что уже существует, только в соответствующем месте».
И еще: «Понять его до конца — всю его грацию, юмор, отвагу — невозможно, если не знать, как он относится к традиции: где он ей следует, где он ею забавляется, где от нее отступает».
Опираясь на традицию, всё время ее укрепляя, он при этом играл ею, непрестанно расширял границы возможного, укрупнял формы и углублял содержание. Именно у Моцарта впервые в истории полнокровно зазвучал голос человеческой личности. В музыке его предшественников — Баха, Генделя и даже Гайдна — общее и объективное подчиняло и растворяло в себе субъективное и индивидуальное. Моцарт же начинает говорить от имени «Я», ведя при этом диалог с мирозданием и с вечностью, возвышаясь до них, сливаясь с ними и вновь возвращаясь к земным радостям и страданиям.
У таких, гораздо более «революционных», композиторов, как Монтеверди, Бетховен, Лист или Вагнер, новаторство было бросающимся в глаза и вызывающим (хотя и они в огромной степени основывались на традиции). Моцарт же достигал нового качества лишь путем оттачивания, обобщения и смыслового насыщения.
Пресловутая простота его музыки — лишь внешняя, и об этом не раз говорилось. За простотой элементов в ней скрывается сложность их взаимоотношений. Каждый из них играет более значительную роль, чем кажется, неся одновременно несколько функций (выразительную, структурную, жанровую, драматургическую и др), и осуществляя их более эффективно и концентрированно, чем в музыке предшественников и современников.
В опере — любимом жанре Моцарта — он осуществил синтез всего, что было создано до него, подняв ее на небывалый уровень, сопоставимый с шекспировской глубиной и многогранностью. С Шекспиром его сближает, кстати, не только масштаб, но и конкретные художественные методы, например, постоянное смешение жанров — комического, трагического, «высокого» и «низкого». При этом, не ставя перед собой — в отличие от своего старшего современника Глюка — цели реформировать оперу, он, по существу, сделал именно это, насытив ее психологизмом, создав богатейшие драмы характеров, переданных чисто музыкальными средствами.
В инструментальной музыке его скрытая работа по шлифовке и обобщению была не менее плодотворной. Именно Моцарт превратил сонату, симфонию, инструментальный концерт в музыкальные драмы, полные острых контрастов, взаимодействия и борьбы тем-персонажей. Исследователи часто указывают, что Бетховен больше опирался на Гайдна, чем на Моцарта. Но в этом Бетховен несомненно был наследником Моцарта.
Можно, конечно, возразить, что моцартовская «революция» — никакая не революция, а эволюционное развитие. Эта подспудная полемика существует еще с 19 века. Однако, принимая такой взгляд, мы теряем из виду важнейшую составляющую, связанную с принципиальным новаторством Моцарта — с его рывком к новому ви́дению человека и его места в мире, с возвышенным, сложным, иногда трагическим, но всегда гармоничным взаимодействием между «Я» и «Мы».
В. А. Моцарт - Квартет для флейты и струнных N°1 К.285, Финал (Петер-Лукас Граф и Кармина трио)