Над Пискаревкой облака нависли,
Шагаешь осторожно – гололед
Ноль градусов, но от внезапной мысли
Вдруг изнутри морозом продерет.
Перед могил заснеженным парадом
Ты будто в неоплаченном долгу
И вновь помимо воли ищешь взглядом
След ТЕХ полозьев на сыром снегу.
И снова ни словами, ни слезами
Глухой душевной боли не унять,
Когда всплывает вдруг перед глазами
Смертельная цифирь – 125.
...А кто-то сытым равнодушьем душу
Завесив, словно окна – жалюзи,
С привычным раздраженьем буркнет: «Слушай,
Кончай гонять чернуху, не грузи!
Какая-то, прости, некрофилия –
Про мертвых вспоминать который год!
Вокруг, гляди, все бодрые, живые,
Никто на санках трупы не везет.
Уже минуло семьдесят три года
К чему вгонять в уныние и дрожь?
Прочтешь про хлеб – БигМак не лезет в горло,
Так невзначай и язву наживешь!»
Что делать – возмущаться? Ну а толку?
Ты не злодей, совсем не хуже всех.
Ты просто сердце снес на барахолку,
Чтоб легче было догонять успех.
Все за успехом, на манящий запах,
Как муравьи по каменной тропе...
Огромное закроет свет внезапно
И сразу станет ясно – не успе...
Докушать – не успе... Допить, догреться,
Моднейший бренд сезона доносить...
Молиться впору... Только вот без сердца
Как Бога о спасении просить?
Что ж, ты забыл. Но ведь они-то помнят!
Из тех блокадных зим, издалека,
Из мглы морозной, из разбитых комнат
К тебе, гляди, протянута рука.
Прозрачная почти что, кости с кожей,
Непрочной жизни истекает срок,
Но на ладони, на листок похожей,
Горит, не погасая, огонек.
Тот самый, что невиданную силу
Дарил изнемогающим рукам.
Не даст он завести тебя в могилу
Блуждающим лукавым огонькам.
Соблазны и сомненья он разгонит,
Поможет грязь оставить позади.
Храни его, неси его в ладонях,
И сердце снова прорастет в груди!
Марина Александрова, РВС.