Часть 2,
начало читайте тут: Международный Марш женщин или хитрые инструменты феминизма
О негативных последствиях злоупотребления термином «гендер», вводимого политическими, медийными и академическими институтами, говорят уже достаточно давно. В первую очередь, негативные и пагубные последствия касаются той борьбы, которая считает эмансипацию женщин тесно связанной с борьбой рабочего класса, а именно к нему принадлежат большинство феминисток и женщин в целом (1). Манипуляции, которым была подвергнута концепция «гендера» в течение последних четырех десятилетий, были частью осуществляемой этими же институтами стратегии подчинения феминизма капиталистическим интересам, с тем чтобы превратить феминизм в реформистскую, индивидуалистическую и не так сильно осуждаемую капитализмом идею примерно так, как это произошло параллельно с профсоюзами и подавляющей частью левых движений.
Концепт «гендера» возник в 60-х и 70-х годах из феминистских исследований, прежде всего в области социальной истории, социальной антропологии и социологии. Термином «гендер» был обозначен набор поведенческих особенностей, ценностей и различий, приписываемых индивидам в зависимости от пола и приобретенных ими в процессе социализации. То есть, гендерная концепция сводит всё в человеке до социально сконструированных половых ролей, которые в нашей культурной сфере порождают два пола: женский и мужской.
В те годы с беспрецендентной активностью проводились социальные исследования причин женского подчинения и механизмов их воспроизводства. Контекстом исследований было начало нового цикла накопления капитала, который в ответ на снижение доходности, требовал полностью снести социальное государство, открыв тем самым бреши не только в принципе верховенства закона, но даже в самой концепции буржуазной демократии. [2] Целью капитала было положить конец социальным правам граждан, которые были достигнуты рабочим движением после окончания Второй мировой войны.
Очень точно и открыто об этом сказал один из ультралиберальных экономистов, взявших на себя управление этим процессом: «существование трудовых норм является источником всех зол». [3] Но для их уничтожения нужно было адаптировать сознание людей к новым условиям.
Постмодернизм развернулся как раз чтобы дать «смысловое обоснование» этой «трансформации». Оглядываясь назад, мы уже можем понять, что столь превозносимое постмодернистское общество “больших свобод” таило у себя «под фартуком» контрмодерн, примитивизирующий и уничтожающий социальные структуры. И первым в этом убедился рабочий класс всех стран мира.
Постмодернизм, в своих версиях «неокон» и «прогре» и в своих многочисленных аспектах (постиндустриальный, пост-фордистский, постструктуралистский, постгегемонический, посткапиталистический, постфеминистский, постмарксистский...) был изготовлен, как и все доктрины, на университетских кафедрах. Академия, политика и медиа-индустрия являются, так сказать, сообщающимися сосудами, поэтому, начиная с 80-х годов, наряду с мантрами о «конце труда» и «конце идеологий» в мировыми мозговыми центрами распространялась новая терминология: глобализация, либерализация, контроль дефицита, структурные реформы, промышленное преобразование, умеренность заработной платы, гибкость рынка труда, социальная сплоченность, инклюзивность, трансверсальность, предпринимательство, эквитативность (уравнительное распределение), устойчивость, расширение прав и возможностей и т.д. Достаточно быстро этими словами оказалась пронизана сверху вниз вся социальную ткань. Термин «гендер» был включен в этот неоязык.
В 90-е годы мы уже видим, что постструктурализм плотно встроен в социальные и гуманитарные науки и щедро субсидирован. В общих чертах можно сказать, что теоретическая рамка постструктурализма стала врагом истории и исследований социальных структур, видов социальных отношений в производстве и воспроизводстве жизни. Все эти научные отрасли снисходительно именуются «макронарративами». Постулируется, что нет никакой реальности, кроме языковых конструкций, и поэтому нет никаких исторических субъектов, а тем более социальных преобразований, а есть только дискурсы.
Делая «tabula rasa» (чистый лист) из всех интеллектуальных традиций XIX и XX веков, новообращенные в постструктурализм (или лингвистический поворот) оттесняют в угол как «бесполезные» или «немодные» такие понятия, как производство, господство, неравенство, эксплуатация, подчинение, классы, конфликт, коллективные действия, эмансипация и другие. Внимание сосредоточивается на индивидуальном и символическом (другое, различное, идентичность, культура, субъективность и т.п.).
Новообращенные в феминистские исследования,соответственно, перестали брать объектом своих исследований женские коллективы, чтобы отвлечь все внимание на гендер и гендерные отношения. Поскольку наиболее важным вопросом стал язык, то он же стал и истинным фронтом борьбы. Отсюда же и идет настойчивое разделение грамматического пола (os-as заменяются при написании на испанском на @ или x,), что называется теперь “инклюзивным” языком.
К тому времени феминистские исследования в университетах стали самостоятельной дисциплиной со своими собственными органами (предметами, курсами, кафедрами, институтами ...). Они стали уже не столько феминистскими, сколько гендерными исследованиями, или так называемыми исследованиями с «гендерной перспективы». В 90-е годы мы наблюдали появление термина «гендер» в названиях книг, статей, докладов...
На мёд субсидий этот жанр привлек множество творческих мух и стал очень хорошо продаваемым продуктом, в особенности под крылом так называемого «феминизма различий», который вводился в разнообразные органы власти. Уже в 80-х годах ученые этого направления агитировали нас принять участие в науке только для женщин. Во время Первого международного коллоквиума по концепции и реальности феминистских исследований, проведенного в Брюсселе в 1987 году, нам предложили думать «по-женски» и подумать о мужском и о женском «вне идеологий», признавая богатство «наших различий»[4].
Именно это навязало логику власти в Дни Феминизма, состоявшиеся в Гранаде в 1979 году1, в год, когда «движение» раскололось. Его политическая декларация не оставляла места сомнениям: «Мы не верим в будущие революции (...) Но каждый день, каждый момент мы должны навязывать наши перемены и наши различия» [5].
В высокой политике гендер также потихоньку «съедал» и женщин, и феминизм. Международный Форум по положению женщин, состоявшийся в Найроби в 1985 году, дал ясно понять, что в университетах почти всех стран субсидируются гендерные исследования. На IV Всемирной Конференции по положению женщин, организованной ООН в 1995 году в Пекине, больше не говорилось о «женщинах и развитии», а только о «гендере и развитии».
Европейская Комиссия обозначила гендерный подход в документе 1998 года «100 слов для равенства». [6] Документы, вышедших из этих наднациональных инстанций, стали основй деятельности для различных национальных официальные органов, созданных в эти десятилетия с целью достижения гендерного равенства (институты, советы, комитеты Женщин, позднее Равенства). Эти структуры способствовали разработке исследований с «гендерной перспективы» и продвижению новой политики, уже не феминистской, а гендерной, так называемой политике равенства.
И совершенно не важно было, что во главе этих институтов стояли Бибиана Аидо2 или Ана Ботелья3. Эвфемизм «гендер» был менее проблематичным, чем термин «феминизм», который по-прежнему считался радикальным среди некоторых буржуазных дам с властными амбициями. В термины «гендер», «равенство», «эквитативность» (уравнительное распределение) или «социальная сплоченность» аккуратно помещаются все политические направленности, включая и антифеминистские и антирабочие, потому что в “гендерном” контексте не ставится под сомнение политический и экономический горизонт, в котором находятся те учреждения, номинально работающие на «равенство».
В настоящее время термин феминизм, прошедший через химчистку гендерных кафедр, уже не ранит чувствительность многих, в особенности с тех пор как Мадонна или Хиллари Клинтон стали продавать себя как иконы феминизма, и с тех пор как журнал Pronto печатает на своей обложке троицу Летиция-Грисо-Кинтана как «Женщин в борьбе за достижение равенства» [7].
Возможно, самым печальным является то, что муссирование гендера по университетским аудиториям, офисам и редакциям закончилась тем, что он стал синонимом женщин. Почти на все, что связано с нами, женщинами, закрепили ярлык «гендер», что многие не понимают и даже считают оскорбительным, о чем и сообщила читательница в одной из бесплатных газет: «Жестокое обращение к женщине начинается тогда, когда нас называют «гендером». С каких это пор женщины являются «гендером», также как, например, товар на прилавке магазина сухофруктов? »[8].
Однако использование этого слова проникло и в так называемые альтернативные СМИ. Так, например, у лидера профсоюза спрашивают, работает ли он «с гендерной перспективы», или секция конференции о женщинах или феминизме называется словом «Гендер». Термин используется так, как будто бы мы, женщины еще недостаточно овеществлены. При этом мы не только кормим этого зверя, но и попадаем в опасную ловушку : часть берется за целое, подменяя женщин одним из их атрибутов — полом, а феминизм подменяя лишь одним из его аналитических течений. Но по той же самой логике, разве мужчины не являются тоже не более, чем гендером?
В университете сейчас принято «предлагать» (потому что мы теперь на образовательном рынке) предметы, семинары, докторанты и магистерские степени о женщине, женщинам или гендеру. Эта «гендерная перспектива», возглавляемая профессорами разных дисциплин, во многих случаях трансформировалась в настоящие группы давления (лобби). Такие лобби, не осуждая приватизацию образования и развал университетов, ведут себя так же, как и критикуемые ими мужские клубы с практиками эндогамии, трудоустройства «по блату», клиентских сетей и дискредитации тех видов исследований - феминистских или нет - которые не вращаются в их орбите. И словно бы ничего удивительного - это превалирует в университете.
К поколениям, сформировавшимся в таких университетах принадлежат хорошо устроившиеся академики-бизнесменши, сегодня претендующие на то, чтобы говорить от имени всего феминистского движения в Испании, и которые играли ведущую роль в организации недавней феминистской забастовки 8 марта. Будучи тесно связанными с миром политики, в качестве консультантов, советников и занимающие самые разные посты в фондах, советах и ONGD4, они являются учредителями и имеют своих представителей в таких центральных СМИ как Público и eldiario.es.
Их влияние на постмодернистские потоки, их незнание истории даже самого феминистского движения, позволяет им ежедневно "открывать Средиземное море" и давать ему новое название. И, конечно же, они не оставят своего удобного гендерного кресла. И не только потому, что уже выступают за исследования «гендерного воздействия» на мадридскую кольцевую дорогу М-30, что просто вызывает смех; но и потому, что они продолжают оставаться в ловушке эссенциальных5 моделей пола и различий. Вот почему они хотят «феминизировать политику» или обозначать определенное политическое поведение как «мужское» или «женское» [9].
Еще одна особенность буржуазного академизма, которой гордятся те, кто говорит от нашего имени и от имени феминизма с высоких трибун - это использование криптоязыка, иногда запутанного, иногда мистического, который понимает только избранное меньшинство. Одна из интеллектуалок предполагаемой «новой феминистской волны» говорит нам, что за последнее десятилетие «центральная роль тела привела некоторых феминисток к оценке незавершенности, конечности и хрупкости; жизни в узле конкретных отношений, что делает нашу взаимозависимость видимой». Источники, из которых черпает этот автор, и цели, к которым она стремится, указаны яснее ясного:
«Мы - женщины поняли, что борьба за власть и богатство в условиях равенства не может быть отделена от наших отличий ни от горизонта эмансипации, в котором было бы место для множественной группы из нас. И этот дискурс, укорененный в субъективности, позволил нам подорвать доминирующие культурные коды, ставя нас более удобно в постгегемоническом мире, чем в мире жестких идеологий и больших нарративов. Если есть нечто, что феминизм показал ясно, это что мотивируют, мобилизуют и социализируют сегодня вовсе не большие нарративы». [10]
Очевидно, что «вовсе не большие нарративы» мотивируют, мобилизуют и социализируют женщин их класса, занимающих позиции во власти, будь то в политике, в университете или в бизнесе и чувствущих себя комфортно при этом капитализме, отмытом и приглаженном, чтобы он выглядел как «с человеческим лицом». Это, однако, те «большие нарративы», которые мотивировали и мобилизовали миллионы женщин в прошлые века и продолжают мотивировать многих женщин сегодня.
Не будем забывать, что нынешние политические бескрылые проповедницы равенства были бы невозможны без существования большого и забытого во всем этом либеральном гендерном дискурсе феминистского движения, который в позднефранкистский период и во время так называемой Транзиции6 смог обеспечить большую социальную сознательность и мобилизацию. И если он позже и вошел в фазу рецессии, то только благодаря «катку» буржуазного феминизма, который настоял на том, чтобы считать себя пупом земли.
Концепт гендера, или лучше сказать гендеров может пригодиться, если его правильно использовать. Надо прежде всего сказать, что все же есть стоящие уважения работы, сделанные на кафедрах так называемых «гендерных исследований». А то, чего мы не должны более допускать, это его использование для обозначения всех женщин или феминизма или как открытые ворота для идеологий, которые не стремятся к равенству между всеми женщинами и всеми мужчинами. Такие идеологии максимум стремятся к равенству между женщинами и мужчинами тех классов, которые стремятся к политической, экономической и академической власти.
Мы должны противостоять возникновению привычки к “естественному” и неразборчивому использованию термина гендер, которое способно повлиять на социальные роли как своеобразный гендерный корсет, который нас сожмет и задушит, уводя всех, и женщин и мужчин от реального равенства.
Давайте вернем нам наш язык, являющийся частью нашей памяти, чтобы усилить борьбу со всеми угнетателями. Давайте вытащим феминистскую теорию и практику из университетов, организуем учебные, научные и исследовательские группы в наших ассоциациях и начнем наконец регулярный обмен мнениями. Тем больше оснований для этого есть именно теперь, когда университеты становятся новой элитарной компанией, из которой рабочий класс будет полностью исключен.
Тита Барахона
Мадрид, май 2018.
Перевод: Вера Родионова, РВС
Источник: Canarias-semanal.org
_________________________________________________________
1 Еще при франкистском режиме, организатором которых стала «Женская секция фаланги» под руководством Пилар Примо де Ривера, жены погибшего в гражданскую войну фашистского лидера движения Испанской фаланги Хосе Антонио Примо де Ривера
2 Испанский политик социал-демократический направленности, член Испанской Социалистической Рабочей партии. С 14 апреля 2008 по 20 октября 2010 года занимала должность министра равноправия Испании в кабинете Сапатеро. Впоследствии министерство равноправия Испании было включено в министерство здравоохранения и социального развития с Лейре Пахин во главе, в котором Аидо отвечала за вопросы равноправия и в ранге государственного секретаря. В сентябре 2011 года сложила полномочия государственного секретаря и перешла на работу в качестве советника в Агентство по делам женщин ООН
3 Испанский политик, член Народной партии Испании. С 2007 года Ана Ботелья была членом городского совета Мадрида и занималась вопросами экологии и транспорта. 27 декабря 2011 года была избрана мэром Мадрида. Она сменила на этой должности ультра консервативного политика Альберто Руиса-Гальярдона, ставшего министром юстиции в правительстве Мариано Рахоя. Ана Ботелья с 1977 года замужем за экс-президентом Испании Хосе Марией Аснаром, у них трое детей. Как и супруг, Ана Ботелья относится к консервативному крылу в своей партии
4 Это те же НКО и НПО, но конечная буква от слова «Desarrollo», т.е. развитие, но только если оно уважает планету и гарантирует, что люди имеют одинаковые права, независимо от их гендера, сексуальной идентичности, этнической принадлежности, возраста или места рождения и проживания, которое гарантирует, что люди являются хозяевами своих собственных действий или группами, которые строят свои собственные альтернативы.
5 Эссенциализм — теоретическая и философская установка, характеризующаяся приписыванием некоторой сущности неизменного набора качеств и свойств, «концепция, предполагающая, что у вещей есть некая глубинная реальность, истинная природа, которую нельзя узреть напрямую, и что для нас важна именно эта скрытая сущность».
6 Период перехода от диктатуры к демократии в Испании после смерти Франко.
Примечания и библиография:
[1] Para no extenderme, pongo sólo un ejemplo de disidencia: María Jesús Izquierdo, “Uso y Abuso del Concepto de Género”, en Mercedes Vilanova (comp.): Pensar las Diferencias (Universitat de Barcelona/Institut Català de la Dona, 1994), pp. 31-54.
[2] Un buen análisis, en Carlos de Cabo Martín, La Crisis del Estado Social (Madrid: PPU, 1986).
[3] Palabras de Gary Becker en la conferencia El Futuro del Capitalismo celebrada en Madrid en 1993: El País, viernes 11 de junio de 1993.
[4] Lo cuenta Lourdes Méndez en “Reflexiones sobre la poco común producción de las pequeñas mujeres”, en J. Prat, U. Martínez, J. Contreras e I. Moreno (eds.), Antropología de los pueblos de España (Madrid: Taurus, 1991, pp. 700-709.
[5] La autora del manifiesto, Gretel Amman, pertenecía al grupo Amazonas, que preconizaba el separatismo lesbiano. Está reproducido en Laberint, 25, 1995, accesible en PDF. Comienza con una crítica al uso en el análisis feminista de las herramientas conceptuales del marxismo, del que hace una descripción vulgar y reduccionista, como es habitual en los textos posmodernos orientados a apuntalar el orden social existente.
[6] Véase Lourdes Méndez, “Una connivencia implícita: “perspectiva de género”, “empoderamiento” y feminismo institucional”, en R. Andrieu y C. Mozo (coords), Antropología Feminista y/o Género. Legitimidad, poder y usos políticos, (Sevilla: El Monte, 2005), pp. 203-226.
[7] Véase Pronto (la revista más vendida de España), 17 marzo 2018, nº 2393.
[8] ADN, jueves 10 enero 2008. Cartas a la redacción: “Las mujeres no somos un género” (Graciela Razzano, Barcelona).
[9] Hasta entre ellas mismas se reconoce el absurdo de este planteamiento: http://blogs.publico.es/econonuestra/2017/11/11/retomando-el-debate-sobr...
[10] http://www.espacio-publico.com/el-despertar-del-nuevo-feminismo