Предложения облегчить жизнь школьникам за счёт снижения учебной нагрузки, выдвигаемые различными ветвями власти, не оригинальны, они уже были. В частности, еще в 2021 году Путин поручил правительству сократить число проверочных и контрольных работ в школе. Мы не считаем, что это на самом деле проблема, но вопрос в другом. В 2024 году это поручение пришлось повторить, что говорит о том, что оно не было выполнено ранее. Кроме того, чуть ли не ежегодно даются поручения снизить бюрократическую нагрузку на учителей — а воз и ныне там.
В современной России иначе и быть не может. Причиной тому — законы бюрократии, требующие увеличения, а не сокращения отчетности. Наличие неписаных законов, неподвластных воле высшего руководства страны, подчеркивает всемогущество огромного чиновничьего аппарата, работающего на разрушение школы (и не только ее) с неумолимостью природной необходимости.
Между тем совершенно очевидно, что проверочные работы в школе нужны. В первую очередь — как элемент обратной связи между учителем и учеником, позволяющий повысить эффективность обучения. И только в последнюю очередь они необходимы для бюрократической отчетности. Однако в постсоветской действительности проверочные работы превратились из инструмента учителя в основной элемент жизнедеятельности бюрократического аппарата. В настоящее время именно отчетность подпитывает многочисленные инстанции системы образования, которые в ответ выдают учителям новые указания и требования. Тем самым педагоги в ущерб своим прямым обязанностям всё глубже погружаются в круговорот отчетности.
В качестве примера превращения благих намерений в свою противоположность можно привести Всероссийские проверочные работы (ВПР). Они начали проводиться в школах РФ (и проверяться там же) с 2015 года для оценки качества обучения. Однако после первых же ВПР в Рособрнадзоре сообщили об их необъективности из-за завышенных результатов. Причина очевидна — школа является сферой услуг, в которой клиенты (ученики и родители) всегда правы. Таковой она стала в результате реформирования советской школы, и этот подход не меняется уже долгие годы, несмотря на уверения правительственных чиновников в обратном. В рыночных условиях «клиентоориентированной педагогики» учителя вынуждены завышать оценки во избежание конфликтов с родителями, являющихся заказчиками «образовательных услуг», и ради лояльности руководства.
ВПР, которые проверяются в школах, просто не могут показать объективный результат обучения. Он проявляется позднее, при подготовке к сдаче ЕГЭ. Однако в выпускных классах родителям учеников не до выяснения отношений с учителями — важнее найти хорошего репетитора, а не тратить силы впустую. Тем более что в этом есть и их вина, которую они признавать совсем не готовы.
Конечно, в Рособрнадзоре и Минпросвещения, понимая необъективность ВПР, принимают меры и ужесточают условия их проведения и критерии проверки. В ответ педагоги начинают «натаскивать» детей, вводя дополнительные контрольные и проверочные работы, возбуждая тем самым недовольство родительской общественности. Современная российская власть, купируя это недовольство, привычно предпочла бороться не с причиной, а со следствием. Действительно, не может же чиновничий аппарат лишить сам себя средств к существованию? А у правительства других чиновников нет, и жизни вне рынка оно себе не представляет.