На протяжении всей своей истории театр воспринимался как храм. Данная метафора идеально подчеркивала высокую миссию этого учреждения, призванного соединять зрителя с высшими смыслами, прорывающими завесу обыденности и устремляющими ввысь.
Театр — это храм, а музыканты в нем служители культа. С этой формулировкой, думается, согласен и художественный руководитель Пермского театра оперы и балета Теодор Курентзис. Во всяком случае, о такой позиции маэстро заявил исполнительный директор театра Андрей Борисов.
Храм — это культовое сооружение, помогающее выстроить связь человека с высшими сущностями. Высокий смысл, получаемый от этих сущностей, зависит от природы сакрального учреждения. Если это церковь, то выстраивается связь с духовными основаниями христианского учения, если мечеть — с Аллахом, если языческое капище, то с многочисленным пантеоном соответствующих божеств.
Аналогично и с театром: какому божеству поклоняются служители этого культа, такими дарами и причащается его паства.
Целью настоящей статьи является попытка дать имя тому неведомому богу, которому служит Теодор Курентзис.
В этом нам поможет обращение к постановке оперы Дмитрия Курляндского «Носферату», премьера которой состоялась на сцене Пермского театра оперы и балета в 2014 году.
Во время своей открытой лекции Борисов говорил, что это авангардное произведение, которое остается непонятым современным пермским зрителем. Многие, побывавшие на премьере, уходили с возмущением, хлопали дверьми, демонстрируя полное неприятие происходящего. Как считают либеральные культуртрегеры, подобная реакция вызвана непониманием прогрессивности и уникальности данного шедевра.
Разочарованные зрители просто обременены собственной патриархальностью, косностью и обскурантизмом, диктуемым репрессивностью традиционной культуры. Да, именно такое мнение высказывает небольшой круг либеральной интеллигенции, упивающейся любым творческим актом господина Курентзиса.
Стоит отметить, как утверждают музыковеды, что данное произведение отнюдь не авангардное по своему содержанию. Оно глубоко вторично и не оригинально, нечто подобное можно было увидеть в столичных театрах лет 20 назад. В этом смысле западный мир, которым так восторгаются некоторые представители пермской и российской общественности, шагнул гораздо дальше. «Носферату» Курляндского, вероятно, покажется жителям «прогрессивной» Европы невинной шалостью на фоне тех действ, которые происходят там. В Перми же, до экспериментов Курентзиса, авангардные постановки ставились регулярно и достаточно тепло принимались публикой.
Как мне кажется, пермский зритель в массе своей отверг «Носферату» не потому, что он ретроград по своей сути и не приемлет ничего нового. Это не так. Он отверг ее потому, что не желает принять те смыслы, которые несет в себе данное произведение.
На сцене происходит некое действо, своеобразная мистерия, поражающая и подавляющая духом пустоты, смерти и обреченности. В качестве декораций — гробы. Артисты вытворяют совершенно невообразимые пируэты, выдавливая из себя то ли стоны, то ли предсмертные хрипы. Ритуальные действия в храме Курентзиса сопровождаются перечислением гинекологических терминов, матерных частушек, исполняемых на латыни, а также прочими сопутствующими прелестями постмодернистского искусства.
В действительности это произведение о смерти. Автор либретто Димитрис Яламас так характеризует творение Курляндского:
«Фактически все действие оперы происходит внутри Носферату, все персонажи — порождение его внутреннего мира. Он постоянно возрождается, воссоздается, констатируя безысходность человеческой цивилизации».
В этих словах Яламаса отчетливо звучит идея «вечного возвращения» Фридриха Ницше, суть которой заключается в отрицании идеи прогресса, господствующей в эпоху Просвещения. Перманентное воссоздание, перманентная смерть, сменяющаяся вновь воссозданием: все это порождает пессимизм бессмысленности бытия. К этому стоит добавить, что, по мысли авторов оперы, бытие не только бессмысленно, но и ужасно. В этом главный посыл оперы «Носферату».
Разочарование в великой идее бесконечного развития общества наметилось в западном мире в XX веке, именно эта мысль проходит красной нитью через весь труд Освальда Шпенглера, автора известной книги «Закат Западного мира», ставшей по сути манифестом духовного кризиса европейской цивилизации. Думается, что пессимизм, с которым Европа смотрит в свое будущее, как раз связан с угасанием веры в прогресс, а также с угасанием веры в сакральное, о чем также провозгласил Ницше в своем известном афоризме: «Бог умер!».
Человек не может жить без веры, неважно, будь то вера в бога или в Разум, который так превозносили просветители. Важно, что смысловой вакуум обязательно должен быть заполнен. В отсутствие бога его заполнили архаические бесы, лишенные христианского гуманизма, а также просветительской веры в бесконечный прогресс человечества.
Этого взгляда придерживается и Курентзис, по сути повторивший мысль Яламаса в передаче «Царская ложа», показанной 15 декабря на канале «Культура»:
"В мире за 3000 лет не произошло никакого прогресса», — заявил маэстро, отметив, что изменились лишь интерьер и костюмы, а люди так ничему и не научились.
Разумеется, эти идеи являются насквозь лживыми по своей сути: достаточно взглянуть на историю человечества, на протяжении прогрессивного развития которого оно избавилось от таких институтов, как человеческие жертвоприношения, рабство, сословные перегородки, провозгласив идеалы гуманизма и всеобщего равенства. Однако нельзя отрицать тот факт, что подобные взгляды приобрели большую популярность, особенно в XX веке.
Отказ от жизнеутверждающего мировоззрения приводит к утверждению мировоззрения смерти. Концом истории, который провозгласил Френсис Фукуяма, все не ограничивается. Речь идет уже о смерти культуры и, в конце концов, о смерти человека.
Именно об этом и повествует опера Курляндского «Носферату», именно такова идея постановки Роберта Уилсона, интерпретирующего «Травиату» Джузеппе Верди, которая также была поставлена на сцене Пермского театра оперы и балета. Ностальгией по «Золотому веку», свободному от гуманистических представлений, проникнута опера Cantos Алексея Сюмака, созданная на основе произведений поэта Эзры Паунда, симпатизировавшего фашизму, философская доктрина которого также лежит по ту сторону концепции Просветителей.
Так каким богам служит Теодор Курентзис?
Опера «Носферату» повествует о древнегреческом мифе о Персефоне, похищенной у своей матери Деметры — богини плодородия и земледелия. Но светлые, как бы сказал Ницше, аполлонические боги Олимпийского пантеона представлены здесь в своей более древней, дионисийской ипостаси. Лишенные олимпийского гуманизма, они требуют человеческих жертвоприношений, как того требовали архаические культы далеких времен, когда человек был полностью подчинен природе и не смел бросить ей вызов.
Такие боги полностью заслуживают права именоваться черными, забытые на несколько тысячелетий, они вновь возрождаются усилиями Теодора Курентзиса на сцене Пермского театра оперы и балета. Зритель это интуитивно понимает и высказывает свое категорическое неприятия данного действа.
Не обскурантизм пермского и российского зрителя отторгает постановки Курентзиса, Мильграма, Серебренникова и Кулябина, а глубокая приверженность гуманизму, просвещению и прогрессу. Не отторжение чего-то нового, а отторжение «черного авангарда», всецело захватившего Запад и стремящегося распространить свое влияние на все человечество.
Театр — это храм, а музыканты в нем священнослужители. Когда под покровом ночи верховный жрец приносит жертвы черным богам, светлые культы непременно должны уступить им свое место. Именно это и происходит в Пермском театре оперы и балета.
Антон Исаков, РВС.