Честно говоря, несколько шокировала меня статья о культуре усыновления в США. А конкретно – информация об институте открытого усыновления. Отдаленные представления о том, что подобные формы семейного устройства детей практикуются, у меня имелись. Однако подробности, связанные с работой такого «института», как-то всё оставались вне сферы моего внимания.
По мотивам статьи сразу вспомнился нашумевший в свое время фильм от 2007 года «Джуно». Тогда он стал целым феноменом, поскольку, во-первых, сорвал крупную кассу, в 30 раз превышающую свой бюджет, во-вторых, наполучал кучу положительных отзывов и престижных кинематографических наград. В числе последних был, в частности, Оскар «за лучший оригинальный сценарий». А неопытная девочка-актерша, исполнявшая роль главной героини, залетевшей 16-летней школьницы, номинировалась на Оскар «за лучшую женскую роль» вместе с такими кинодивами, как Марион Котийар и Кейт Бланшетт. Такая асимметрия между качеством стимула (фильма) и мощностью ответа на него навевала определенные подозрения.
Фильм я смотрела очень давно, когда молодость и некое легкомыслие не позволяли отнестись к происходящему критически. Однако уже тогда некоторые странные детали вызывали оторопь.
По сюжету фильма, школьница беременеет от своего одноклассника, к которому даже особых чувств не испытывает (хотя к финалу вдруг оказывается, что эти чувства на самом деле были, но усердно скрывались). Собирается сделать аборт, но убегает из абортария, т.к. там «пахнет зубным кабинетом» и вообще неприятно. В результате вместе со своими родителями решает отдать ребенка в приемную семью, о чем дает (!) соответствующее объявление. Находит семейную пару из бездетной, но одержимой материнством молодой женщины и её мужа, бывшего рок-музыканта, а ныне – композитора, пишущего музыку для рекламных роликов. Налаживая связи и обустраивая свое знакомство с этой семьей, главная героиня ведет себя довольно фривольно и непринужденно, чем, собственно, способствует в итоге расставанию пары (бывший рок-музыкант, обзавидовавшись безответственности и непосредственности главной героини, решает отказаться от затеи с ребенком, уйти из семьи и снова заняться рок-музыкой). Видя, что планы отдать ребенка в приличную полноценную семью срываются, главная героиня расстраивается, убегает, но потом возвращается и подкладывает потенциальной мамочке записку: «Если ты все еще за, то я тоже за». Затем предсказуемый финал: счастливое материнство приемной мамочки, обнаруженная вдруг в закромах сердца главной героини любовь к своему однокласснику, от которого так неудачно пришлось «залететь». Песенки, гитары, хэппи-энд… И одна, казалось бы, маленькая деталь, которая попала в фокус моего внимания и вызвала серьезное недоразумение.
В финальных сценах была показана детская комната родившегося таким образом малыша, где на стене в застекленной рамочке красовалась та самая записка: «Если ты все еще за, то я тоже за». Зачем – думалось мне – надо было повесить это, во-первых, на виду, а, во-вторых, в детской комнате ребенка, которого ты усыновил? Что за, простите, моральный эксгибиционизм такой?
Я же тогда даже представления не имела о том, что усыновление подобного плана не сопровождается привычной нормальному человеку «тайной усыновления». Что личности т.н. «биологических родителей», оказывается, в данном случае вовсе не скрываются от ребенка. И эти «папочки» и «мамочки» вполне могут поддерживать связь с усыновленным своим чадом. То есть, эти два подростка, беззаботно играющие в финале на гитарах, в реальности приходили бы домой к приемной мамочке, общались бы с ребенком. Тот бы знал, что его родители отдали его, т.к. были молодыми и не хотели портить себе жизнь. Потом, когда бы у них появились (если бы появились) новые, на этот раз желанные дети, он бы знал, что в их число не входил и не входит. Знал бы также, что его потенциальный приемный папочка вовремя слинял от ответственности, решив заняться рок-музыкой. И все это с самого нежного возраста стало бы для нового человечка нормой жизни. Живи комфортно, поступай так, как тебе удобно, не парься устаревшими предрассудками типа «морали» и «ответственности». Замечательно, правда?
Под впечатлением от всех этих выводов, решила немного почитать по теме открытого усыновления. Начала, как водится, со словарной статьи (Гулина М.А. Словарь справочник по социальной работе, 2010 г.), и уже от нее брови стали наползать на лоб.
«Практика открытого усыновления приобретает все более широкое распространение, особенно в связи с последними выводами о деструктивном влиянии таинственности и анонимности при усыновлении... Требование анонимности заставляет скрывать от ребенка его происхождение, которое, как было принято считать долгое время, ответственно за его эмоциональные и поведенческие проблемы. Сходным образом матери усыновленных детей часто переживают из-за своего решения согласиться на усыновление. Практика открытого усыновления позволяет преодолеть эти болезненные последствия, развить у ребенка чувство идентичности, наладить общение с биологическими родителями, когда ребенок станет взрослым».
То есть, во-первых, оказывается вдруг, что таинственность при усыновлении, когда ребенок живет в семье и думает, что он родной, обладает деструктивным влиянием. Во-вторых, оказывается, что происхождение ребенка вовсе не ответственно за его эмоциональные и поведенческие проблемы. В-третьих, матери-кукушки переживают, а, стало быть, могут не отважиться на этот решительный шаг. Если же мы им облегчим время, сохранив их связь с ребенком в урезанном варианте, им будет легче решиться отдать ребенка. В-четвертых, у ребенка, знаете ли, при таком подходе, развивается чувство идентичности. Чувство идентичности! Идентичности с кем, простите? С приемной семьей? Или с «биологическими родителями»? Ведь очевидно, что это не сохранение, а самое настоящее разрушение этой самой идентичности.
На мой взгляд, очевидно, что в данном случае идет мощная десакрализация семьи. Семейные узы перестают быть священными, уходящими вглубь веков, обеспечивающими преемственность поколений. Причем поколений совсем не обязательно генетических. Ведь когда родители берут приемных детей в семью, они рассчитывают найти в них своё отнюдь не кровное, а некое духовное продолжение.
Особо хочется сказать по пункту о «деструктивном влиянии таинственности и анонимности при усыновлении». Интересно, что за «последние выводы» такие? Кто их делал? В каких научных работах? Судя по всему, имеется в виду тот факт, то ребенок испытывает стресс, узнавая о том, что он на самом деле приемный. Стало быть, надо его от этого неизбежного в итоге стресса избавить, сделав так, чтобы он знал об этом с самого начала. Отличное решение, правда?
Аналогичным образом, ссылаясь на то, что подростки ведут себя агрессивно из-за буйства половых гормонов, давайте разрешим и будем пропагандировать подростковый промискуитет! Хотя о чем я? Разве подобная практика не реализуется уже сегодня? А ведь еще в XIX веке Фрейд один из первых подметил, что многие психологические проблемы людей возникают из-за конфликта социальных рамок с внутренним звериным началом, в частности, выраженном в сексуальном желании. Но при этом он не предлагал отменить табу и социальные ограничения! Он признавал, что эти рамки и делают человека человеком. И возникающие в результате этого конфликта проблемы предлагал решать отнюдь за счет снятия противоречий между животным и культурным, а за счет осознания их природы. И в этом состояла суть метода психоанализа.
И уж если мы говорим о стрессе ребенка, узнающего о том, что он не родной, то решать его посредством снятия тайны усыновления – это безумие того же порядка. В результате мы получаем человека, изначально знающего о том, что он кому-то был не нужен, поэтому от него избавились. Растущего с этим знанием. Понимающего, что никто от этого травмирующего знания его даже не пытался защитить. А кто-нибудь из адептов отмены «тайны усыновления» изучал душевное состояние и судьбу таких детей? Или в этом нет необходимости, когда поступает заказ на продвижение очередного «социального» новшества?
Института открытого усыновления в России, благо, еще пока в России не ввели. Хотя еще не вечер. Каково же было мое удивление при обнаружении на сайте «Проекта “К новой семье”»(уже настораживает, правда?) статьи, озаглавленной не иначе как: «Россия. Открытое усыновление – практический опыт». Благо, в тексте шла речь вовсе не о реальном опыте открытого усыновления, а об опыте взаимоотношений родителей и детей в конкретной приемной семье. Где мамочка хвасталась тем, что она от детей ничего не скрывает, и от этого, де, дети её растут психически полноценными и не испытывают ненужного стресса. А диалоги вроде:
«– Почему же все-таки она ушла и оставила меня в роддоме?
– Наверное, понимала, что у нее не будет возможности уделять тебе столько внимания и любви, сколько тебе нужно.
– Ну, вот и хорошо, что так получилось. Ведь иначе я бы тебя никогда не встретил. Можно я пойду поиграю в компьютер?»
– преподносились как достижение в деле воспитания и развития детей.
То есть, энтузиастов, желающих применить западный опыт «открытого усыновления» в России, достаточно. Радует однако, что, в частности, русскоязычные рецензии на тот же фильм «Джуно», как правило, изобиловали критикой и возмущением таким способом избавления от нежелательных детей. Хотя у них тут же находились оппоненты, заламывающие руки и стенающие: «А что, по-вашему, лучше аборт или бросить ребенка в канаве?!!»
В общем и целом, в чем-то этот механизм продвижения родительской безответственности напомнил мне пресловутые «беби-боксы». Их объединяет один общий принцип, некий негласный призыв: «Ребята, «залетайте», не бойтесь! Родите – там мы найдем, куда пристроить ваше внеплановое чадо! Наслаждайтесь жизнью, молодежь! Жизнь коротка, чтобы портить ее какими-либо обременениями!».
Лариса Магданова, РВС.