Вторая часть доклада, прочитанного 28 ноября на заседании интеллектуального клуба "Прометей" в г. Королев, Московской области.
В части 1 доклада мы говорили об исторической ответственности и готовности вести за собой, что отличает политика от отвлеченного философа и авангард от пассивной обслуживающей структуры.
На самом краю гибели страны Александр Мень призывал церковь стать таким авангардом, а народ – субъектом истории. Ни та, ни другой этого не захотели.
При этом опыт проекта синтеза христианства и марксизма имеется, и это теология освобождения, породившая необычайный подъем в странах Латинской Америки.
Общие сведения о содержании теологии освобождения можно почерпнуть в статье М. Рогозиной. Мы оговорим в целом, что новая теология, являющая собой синтез католичества и марксизма, поставила целью преодоление бедности, порожденной несправедливым социальным устройством и угнетением, причиной которого выступили явления, порождаемые социальным грехом – отсутствием любви. Поскольку такое состояние противоречило Царству Божьему, борьба с социальным адом рассматривалась как исполнение Божьей воли.
Освобождение, согласно перуанскому теологу Густаво Гутьересу, осмысляется на трех уровнях или в трех ипостасях:
1) Освобождение – это политическое и социально-экономическое освобождение человека от эксплуатации и угнетения. Оно выражает надежды обездоленных народов и классов.
2) Освобождение – это завоевание полной творческой свободы, построение «нового мира» и «нового человека». Здесь речь идёт уже о позитивной трактовке «свободы» – не «от чего», а «для чего и зачем».
3) Третий, самый глубокий уровень освобождения – это освобождение от грехов и соединение человека с Богом.
В качестве инструмента такой борьбы за трансформацию общества был выбран марксизм.
А. Калашников в статье «У истоков «теологии освобождения»», опубликованной в журнале «Царскiй опричникъ» № 24 (2001), цитирует архиепископа Сан-Сальвадора О. А. Ромеро, который освятил революционную борьбу, говоря: «Христиане предпочитают говорить языком мира. Тем не менее, когда диктатура попирает права личности, когда другим путём невозможно добиться блага для нации, когда закрываются каналы диалога разума и взаимопонимания, церковь говорит о законном праве на повстанческую борьбу».
Далее Калашников цитирует никарагуанского теолога Эрнесто Карденаля: «Революционное насилие не противоречит постулатам христианского учения, которое всегда отстаивало права народов и отдельных личностей защищаться с оружием в руках, прибегать к насилию для завоевания свободы вполне законно. Фома Аквинский говорил, что солдат, ведущий борьбу за правое дело – всё равно что святой».
Принципиально важной и неслучайной является здесь ссылка на средневекового европейского богослова Фому Аквинского. Именно его учение явилось фундаментом неотомизма – нынешней официально признанной философии католицизма. «Вопрос же о власти» или точнее «о праве на восстание» осмыслен еще в XIII веке следующим образом. Когда правитель либо приходит к власти при помощи неправедных средств, либо властвует несправедливо – государственная власть вырождается в злоупотребление ею, в тиранию.
Насколько действия правителя отклоняются от Воли Божией, насколько они противоречат интересам Церкви, настолько подданные вправе оказывать этим действиям сопротивление».
История теологии освобождения ведется со Второго Ватиканского собора 1962-65 гг., на котором была провозглашена социальная доктрина католической церкви, ориентированная на помощь нуждающимся. А через 3 года последовала II Конференция «Епископального совета Латинской Америки» (СЕЛАМ) в колумбийском городе Медельине. Перед началом конференции был опубликован «Манифест епископов третьего мира», поддержанный более 800 священнослужителями южноамериканского континента, многие из которых были иезуитами. Так из социальной доктрины католической церкви, чуждой коммунизму, вдруг нежданно-негаданно вырвался новый коммунистический проект, во главе которого встала церковь для бедных. Она заявляла о недопустимости стяжательства и сделала ставку на общину по типу раннехристианских, что нашло живой отклик среди беднейшего населения латиноамериканских стран. На протяжении последующих лет теология освобождения завоевывала Южную Америку.
При этом опасность распространения социалистического движения на американском континенте осознавалась самым серьезным образом. Начиная с 1980-го года, теология освобождения столкнулась с жестким противодействием Ватикана во главе с папой Иоанном Павлом II, который пошел на закрытие ордена иезуитов и заявил о «новой евангелизации» Америки. В чем заключалась новая евангелизация Америки хорошо видно из заметок «Рост числа «церквей»» аргентинца Клаудио Диаса, в которых он пишет о том, что с Рейгана начинается непрекращающийся процесс экспорта антитрадиционалистских протестантских сект в Латинскую Америку. Эрнесто Карденаль, которого выдавили из ордена иезуитов, написал в опубликованном им письме «Моим друзьям»: «Мне тяжело это говорить, но политика папы странным образом пересекается с агрессивной политикой Рейгана...».
Показательно, что в России еще в 2008 году нынешний патриарх Московский и всея Руси, а тогда митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, сказал, что «Будущее христианской цивилизации в каком-то смысле будет решаться в России и Латинской Америке… Уровень религиозности, влияние религиозного фактора на жизнь народа в России и Латинской Америке сопоставимы… Наступает время, когда власти и общество должны осознать, что Латинская Америка должна стать приоритетом для российской внешней политики».
Сейчас в нашей стране в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете разрабатывается доктрина православного социализма. К сожалению, пока она не нашла широкой поддержки в православном сообществе.
Вместе с тем, учитывая вызовы, стоящие перед страной, объединение коммунистических и православных сил для формирования стержня будущего авангарда становится определяющим, несмотря на их взаимное неприятие, которое поддерживается в значительной степени искусственно.
О препятствиях на пути к объединению православных и коммунистов
Николай Владимирович Сомин включил в свою книгу «Православный социализм как русская идея» главу под заголовком «Отбросим взаимные обвинения», в которой он фиксирует факт обоснованных взаимных претензий церкви и большевиков. Он предлагает выход: «Просто сказать: да, правы и одновременно неправы обе стороны, и поэтому не будем рядиться, вычислять, кто более виноват. Надо, по возможности, простить противоположную сторону. Главное – начать выступление единым фронтом». Все правильно. Но здесь, как мне видится, нельзя ограничиваться языком снятия взаимных претензий. (Пример с православным: предательство – попросить прощения – получить прощение. А где внутреннее переживание, где переживание своего падения, катарсис и искупление? А ведь без этого невозможно подняться, после того как ты упал. Замалчивание вины не есть выход из положения).
Мы должны говорить на языке ответственности. История показала, что обе стороны в конечном итоге предали то дело, которому должны были служить. Проекты, которые они оформляли, рухнули, обернувшись колоссальными жертвами для страны. И вместо того, чтобы подсчитывать жертвы, понесенные в результате противостояния друг с другом, обеим силам необходимо осознать жертвы, понесенные страной в результате обрушения проектов, которые они окормляли в качестве духовных водителей. Чем обернулось крушение Российской Империи в феврале 1917 года на фоне первой мировой войны, факта отречения помазанника Божьего (т. е. освященного церковью) от престола, т. е. просто самоустранения от управления страной (мы не говорим об интервенции, которую позднее остановили большевики), и чем обернулось крушение СССР в августе 1991 года (это мы уже помним сами). И те и другие должны осознать свою ответственность за эти жертвы. Сейчас мы видим, как упорно не хочет признавать КПРФ ответственность компартии за распад СССР. Точно так же, как Церковь – свою роль в «нашествии атеизма» и его завладении умами.
Осознание ответственности перед страной позволит объединению состояться, и тогда у обеих сил появится исторический шанс, обеспечив новый идеологический синтез с опорой на прежний опыт, искупить перед народом свою вину.
То же самое касается национальных групп. Ответственность перед страной и за ее будущее не является прерогативой народа-хребта нации, но обязанностью всех национальностей, в ней живущих. И опыт создания семьи народов в СССР говорит нам, что это возможно.