Ноутбуки заменили учителей, автоматы заменили продавцов, планшеты заменили медсестёр, а айфоны заменили друзей. Это будущее и все в большей степени настоящее американских среднего и рабочего классов, пишет корреспондент New York Times.
“Человеческие контакты превращаются в роскошь,” - пишет репортер Нэлли Боулс.
“В то время, как все больше экранов появляется в жизни бедных, из жизни богатых экраны исчезают. Чем ты богаче, тем больше времени ты проводишь не перед экраном.”
Почему? Потому что, несмотря на бездонный ажиотаж по поводу цифровой эры, на бесконечные субсидии на (цифровые) технологии в классах, на безмерное благоговение перед Кремниевой долиной, для нашего здоровья не полезно переместить нашу жизнь в интернет, а наши связи - на экраны.
Наука до конца не определилась, но есть множество причин верить, что часы, потраченные на таращение и тыкание в экраны, не полезны для нас, особенно для детей. Наверное, наиболее красноречивое доказательство тому - это поведение тех самых людей, которые делают и продают экраны.
Богатые инженеры и руководители Кремниевой долины идут на многое, чтобы ограничить время своих детей перед экранами. Как излагается в недавнем выпуске Таймс, американская элита прикладывает впечатляющие усилия для максимизации человеческих контактов и межличного общения в своих собственных жизнях. Это нелегко. Это стоит денег.
Для родителей, минимизация экранного времени детей требует погружения детей в среду, где социальные сети и смартфоны ограничены или изгнаны. Такие условия весьма редки для тех, кто принадлежит к среднему или рабочему классу. У родителей из работающего класса просто меньше ресурсов для того, чтобы оторвать своих детей от вызывающих зависимость экранов. Один из результатов: “В то время, как богатые дети растут с меньшим экранным временем, бедные дети растут с большим. Приспособленность к человеческому общению становится новым классовым признаком.”
Отношения Америки с техникой, экранами и соцсетями ещё находятся в стадии становления, но схема эта очень знакомая. Так же, как Великая Октябрьская революция стала эхом Великой Французской революции, а та отразила события Великой Английской революции Оливера Кромвеля, в послевоенной американской культуре раскатилось свое эхо революций: революция сенсорных экранов перекликается с революцией глобализации, которая перекликается с пригородной революцией, которая перекликается с сексуальной революцией.
Стремительные и коренные перемены в американской культуре, однозначно приветствуемые как прогресс, создали мир, который гораздо удобнее для элит. Они могут ориентироваться в новой реальности, которую они помогли создать, но для остальных это может быть трудно.
Противозачаточные пилюли, приятие развода по взаимному соглашению и изменение морали покончили с нормой брака и морального принципа, что секс, любовь, брак и формирование семьи неотделимы друг от друга. После короткой судороги декаданса ранних 1970-х элиты вернулись к старым нормам. Они, в основном, оканчивают школу, получают работу, вступают в брак и заводят детей. Но повреждение рабочего класса оказалось безвозвратным. Из женщин, не пошедших в колледж, половина не замужем к 40-летнему возрасту. Половина детей, рожденных женщинами без высшего образования, рождены вне брака. Мужчины без высшего образования имеют вдвое большую вероятность развода по сравнению с получившими высшее образование.
Разрастающиеся пригороды построены скорее для автомобилей, чем для людей. Прогулочные городские районы уступили место холодным глыбам торговых комплексов на периферии. Старая идея окрестного соседства стала редкостью. Гораздо реже можно встретить соседа, когда для того, чтобы прихватить галлон молока, нужна машина. Гораздо меньше детей бегает и играет по соседству и ходит пешком в школу.
В результате у нас гораздо меньше шансов найти тесно связанные сообщества в пространствах людской доступности, таких, как кварталы или деревни. Элиты, которые могут позволить себе две машины, чьи офисы предлагают возможность гибкого рабочего графика, и для кого гораздо вероятнее быть в браке, могут выстраивать свои институты социальных сообществ более целенаправленно, в то время как естественным образом мелким группам сойтись сложнее.
Глобализация и автоматизация создали экономику, в которой высокообразованным легче использовать свои навыки, чтобы быть высокооплачиваемыми. Затем они (возможно, мне нужно сказать “мы”) конвертируют эту плату в место в элитных сообществах (жилых районах, колледжах, частных школах и так далее), чтобы поставить своих детей на тот же путь к успеху. У парня из рабочего класса, напротив, теперь меньше возможностей в экономике. Результат - не просто меньшая оплата, но разрушенные сообщества, и, в итоге, больше заявлений о нетрудоспособности, больше выпадений из трудовой деятельности, меньше браков и глубже отчаяние.
Эти стремительные изменения втюхиваются нам как прогресс. Нам говорят, что нашим детям не преуспеть в современном мире, если они не освоятся в совершенстве с новейшими технологиями. Нам говорят, что экраны служат демократизации и эффективности.
Но стремительные изменения сложных систем всегда создают сбои. Элиты, запускающие эти стремительные изменения, обычно получают от них пользу. Остальное общество часто чувствует себя чужаками в новом мире.
Тимоти П. Карни (26 марта 2019 года)