Необходимые заявления и подробности
28 декабря 2017 года, Добрянский район Пермского края вновь прогремел во множестве федеральных СМИ, в том числе — из-за случая смерти ребенка в замещающей семье, которого ранее отобрали у родной матери. Громкое заявление по этому поводу сделала сенатор Елена Мизулина, она сказала, что будет обращаться к генеральному прокурору РФ с просьбой взять дело на особый контроль. Также по этому случаю высказалась уполномоченная по правам ребенка в Пермском крае Светлана Денисова.
Я, в свою очередь, напоминаю читателям ИА REGNUM о том, что опеке Добрянского района я посвятил уже две статьи. На данный момент Пермское краевое отделение «Родительского Всероссийского Сопротивления» (РВС) ведет в Добрянском районе четыре дела, которые связаны с неправомерными действиями сотрудников соцслужб.
Поскольку вчера (28 декабря 2017 года) я весь день провел с убитой горем матерью и со вчерашнего же дня я являюсь её официальным представителем по доверенности, то считаю необходимым сделать ряд пояснений и заявлений.
В интервью телеканалу НТВ омбудсмен Светлана Денисова, когда давала комментарий, сказала про мать буквально следующее:
«Мама проходит лечение у нарколога, на данный момент у мамы проблемы с жильём, то есть — она должна получить из маневренного фонда жильё. Вот как она решит все эти проблемы… Ребенок был изъят для того, чтобы она решила все эти проблемы».
Во-первых, мать не лечится у нарколога. Когда в сентябре 2017 года она пришла в добрянский Центр помощи детям, заявив о желании забрать сына и дочь, сотрудники учреждения отправили её к врачу. Нарколог сказал, что лечение матери не требуется и на учет её ставить не нужно. Он дал ей соответствующую справку, и она эту справку отнесла в приют.
Во-вторых, я прошу обратить внимание на то, что фраза Светланы Денисовой буквально говорит о том, что ребенок у матери был «изъят» незаконно. Если у родителей есть проблемы с жильём — это не повод отбирать у них ребенка и предлагать отдать его тогда, когда родители «решат все эти проблемы». Это повод помочь семье. Я понимаю, что пермский омбудсмен просто передала журналистам информацию, которую ей сообщили чиновники Добрянского района, но это высказывание очень хорошо показывает, какая картина мира сегодня существует в головах служащих. Стоит сказать, что с этим «выделением жилья из маневренного фонда» — целая история, требующая отдельного пояснения.
Детей у матери забрали в августе 2017 года, для этого были основания. Но как бы то ни было, вскоре мать одумалась, осознала произошедшее, исправилась и обратилась в органы опеки и попечительства Добрянского района с просьбой их вернуть. Там ей сообщили о том, где находятся дети, а находились они в этот момент в детском отделении Добрянской центральной районной больницы.
Фактически после этого обращения матери детей ей обязаны были вернуть, поскольку никаких законных оснований для их удержания не было. Мать на тот момент находилась в совершенно нормальном состоянии и выполняла требования сотрудников опеки и Центра помощи детям. Все ли эти требования были законными — это другой вопрос, но даже незаконные она пыталась выполнить.
Даже если служащие считали, что она плохая мать и детей ей отдавать нельзя, они всё равно должны были отдать их и только потом уже обратиться в суд с иском об ограничении или лишении родительских прав. Именно этого сегодня требуют российские законы, которые, к сожалению, сотрудники соцслужб не знают, а если знают, то читать их правильно не умеют (зачем, ведь у них есть инструкции, регламенты и методички!).
Наверняка найдутся несогласные, которые скажут что-то вроде: «А если бы с детьми что-то случилось?!». И тут необходимо добавить, что сегодняшние российские законы для решения подобных ситуаций дают служащим все необходимые возможности и инструменты. Если бы они тогда были уверены в том, что нахождение с матерью несет непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка (как написано в ст. 77 Семейного кодекса РФ), они могли бы составить соответствующий акт об отобрании ребенка и точно так же выйти с иском в суд (закон требует сделать это в течение семи дней после составления акта). Но в том-то и дело, что никаких оснований для этого не было.
И тут начинается интересное. Матери вернули только одного ребенка — дочь. А сына, который впоследствии погиб в замещающей семье — нет. Я с таким сталкиваюсь уже далеко не в первый раз, и пусть те люди, которые считают, что в этом есть какая-то логика, объяснят мне её. Ну, серьезно, почему родителю, который представляет опасность для детей, вообще возвращают их? А если он таковой опасности не представляет, то почему можно вернуть одного ребенка и не вернуть другого?
Нет, конечно, какая-то «логика» в этой ситуации есть, и я её сейчас объясню. Из разговоров с матерью я понял, что произошло следующее: её дочери на тот момент было меньше трех лет, и по этой причине она не могла быть помещена в Центр помощи детям Добрянского района, поскольку туда помещаются дети постарше. Поэтому девочка относилась к больнице и лежала на так называемой «социальной койке». А сыну было больше трех лет, поэтому он уже был оформлен как приютский. Такие вот бюрократические нюансы…
Добрянская больница тогда поступила в соответствии с российскими законами и отдала дочь матери. А сотрудники Центра помощи детям Добрянского района поступили так, как они привыкли делать — они незаконно отказались отдавать его, а если говорить точнее — они убедили мать в том, что забрать сына она не может.
И тут необходимо сделать еще одно важное заявление. Ранее пермские чиновники утверждали, что мать ребенка в приют сдала сама, добровольно. Но это не так. Даже если она подписала какие-то соответствующие бумаги, то исключительно по той причине, что её именно что убедили в том, что ребенка ей не отдадут, и якобы это всё «по закону».
В тот момент, когда мать забрала из больницы дочь, сын болел и поэтому он еще несколько дней провел в больнице. Мать вместе с дочерью навещала его каждый день. Затем ребенка из больницы перевели в Центр помощи детям. Там он пробыл около недели, после чего сотрудники центра предложили матери перевести сына в семейно-воспитательную группу, поскольку остальные дети в центре были старше, чем он. Ровесников не было, старшие его обижали. Мать на это согласилась, поскольку, еще раз напомню — сотрудники центра убедили её в том, что они якобы имеют право не отдавать ей ребенка по закону.
Так ребенок и попал в замещающую семью, которая является чем-то вроде подразделения приюта. Матери дали телефон опекунов, она звонила им практически каждый день, интересовалась здоровьем сына и тем, как он себя чувствует в новой обстановке.
Сотрудники приюта поставили перед матерью условия по возвращению ребенка (напомню, что на тот момент дочь ей уже отдали) — решить проблему с жильем и найти работу. Требования по факту незаконные. Кстати, особо обращаю внимание читателей на то, что сами чиновники не отрицают, что такие требования были выставлены (об этом и сказала омбудсмен Денисова). И как можно после этого говорить о том, что мать ребенка в приют поместила добровольно? Ну как?
Стоит отметить, что под требованием «найти работу» подразумевается официальное трудоустройство. Мать такую работу нашла, но вот с жильём у неё действительно были проблемы.
Так что же в этом случае должен был сделать Отдел территориального управления министерства социального развития (ТУ МСР) по Добрянскому муниципальному району? Ответ прост — служащие должны были помочь семье в решении её проблем, направить в администрацию соответствующие документы, запросить помощь и т.д. Но не отбирать ребенка у матери и выставлять ей невыполнимые требования по его возврату.
По этому поводу хотелось бы сказать следующее — вчера (28 декабря) мы разговаривали с представителями администрации Добрянского района по вопросу предоставления жилья семье. Ранее, в ноябре 2017 года, когда ребенок был еще жив, рассматривался вопрос о выделении жилья из маневренного фонда, но поскольку чисто процессуально не всё было сделано правильно, жильё не дали. Можно ли было тогда как-то разрешить процессуальные проблемы быстрее, без проволочек, не ставя семье дополнительных препон — этот вопрос хотелось бы с администрацией ещё разобрать, но у неё ведь функция чисто административная — выдать или не выдать. Тут интересно другое.
Выяснилось, что за всё время отдел ТУ МСР Добрянки про эту семью и её проблемы администрации ничего не сообщал. Женщина, которая работала с семьей, сказала нам, что за свои 12 лет работы в администрации о семье и её проблемах она лично услышала впервые тогда, когда произошла трагедия.
Так чем в реальности занимались и занимаются сотрудники соцслужб? На самом деле я знаю чем — они проблемы семей решали и решают методом изъятия из них детей. Это реальность, с которой я сталкиваюсь практически каждый день. По факту у нас в стране сложилась практика отобрания детей у родителей за бедность. Только этот вопрос стараются обходить стороной.
Теперь хотелось бы сказать о смерти трехлетнего мальчика. Я не могу знать точно, кто виновен, пусть следствие разбирается. Но я также не могу не обратить внимания на следующие факты, которые стали известны мне от матери и её родственников.
Руку ребенок сломал 2 декабря 2017 года. Впоследствии его отвезли в больницу, там был наложен гипс. Чуть позже ребенок заболел ОРВИ. 6 декабря его возили к врачу на осмотр, в тот момент у него уже была температура. 11 декабря ребенок поступил в больницу уже в тяжелом состоянии, больничный врач сказала матери, что он с трудом лег на койку, его кожа была покрыта язвами, в легких обнаружили жидкость. Он умирал.
Вопросы следующие:
1) Почему вообще произошел перелом? В этом хотелось бы разобраться. Как это допустили опекуны? Что именно произошло в этой семейно-воспитательной группе?
2) Предлагали ли врачи 6 декабря при осмотре госпитализацию и если да, то почему опекуны от неё отказались? Даже если врачи её не предлагали, то почему опекуны сами не пришли к выводу, что ребенку будет лучше под присмотром врачей, а не дома? Почему не настояли на помещении в больницу?
3) Между 6 и 11 декабря прошло четыре (четыре!) дня. 6 декабря приходили сотрудники ТУ МСР с проверкой, им было сказано, что ребенок спит. Мать говорит, что её сын был очень тихим и спокойным ребенком, скорее всего, ему было плохо, и он просто тихо лежал и страдал. Есть информация о том, что у мальчика температура держалась около 38 градусов. К примеру, если бы это произошло с моим ребенком, сама комбинация высокой температуры и перелома заставила бы меня сильно нервничать, даже если бы врачи мне сказали что-то типа «так бывает». Я бы сначала оборвал телефоны всех знакомых специалистов, а затем вызвал бы скорую или поехал в больницу. А что произошло в этом случае? Никто не нервничал, всем было «всё равно»?
Можно сколько угодно говорить о том, что есть добросовестные опекуны, которые берут детей из любви и хорошо о них заботятся. Но никому ребенок не нужен настолько, насколько он нужен родным родителям. И никто ребенку не заменит родного папу и маму, какими бы они ни были.
Непреложный факт заключается в том, что ребенок, оставшийся с матерью — жив. А тот, которого отобрали из-за того, что мать якобы «плохая» — был отдан «хорошим» опекунам и погиб. И этот факт требует оценки.
Основные проблемы семей сегодня — жилье, трудоустройство и достойная заработная плата. Когда они решаются — семья преображается. С проблемными семьями нужно работать, помогать им, при этом нужно всегда пытаться их сохранить. Сегодняшние сотрудники соцслужб зачастую следуют этому принципу только на словах.
Сколько громких слов звучало уже в который раз в этом году от чиновников Минсоцразвития на том же ежегодном Пермском семейном форуме по поводу того, как в крае хорошо поставлена работа с нуждающимися семьями. Лично я слушать это уже не могу, поскольку все семьи, которым сейчас оказывает помощь Пермское отделение РВС, являются нуждающимися в той или иной мере. Я каких-то реальных мер поддержки — в упор не вижу. Даже если и есть какие-то программы, которые могли бы работать, то они как минимум не реализуются. Сотрудники министерства не предлагают семьям реальную помощь, не решают их проблемы. Служащим по каким-то причинам гораздо интереснее изъять ребенка из семьи с проблемами и направить его в замещающую «семью», у которой почему-то проблем нет почти никогда. И которой, напомню, на содержание ребенка выплачиваются определенные средства. Не будем говорить о том, большие они или маленькие. Они достаточные. И я уже молчу про то, что кроме этого опекунам еще выплачиваются какие-то средства за то, что они всем этим занимаются.
Смерть ребенка в Добрянском районе Пермского края — это очередной закономерный итог внедрения в России ювенальной системы и реализации «Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012—2017 годы», которая сделала детей инструментом зарабатывания денег. Я ранее говорил и повторю еще раз — в этой стратегии был провозглашен принцип приоритета права ребенка жить и воспитываться в «семье». Только авторы документа лукаво умолчали о том, что это должна быть за «семья» и должна ли она быть родной.
Всем субъектам, участвующим в процессе реализации стратегии, стало интересно обеспечивать процесс перемещения детей из родных семей в семьи замещающие (приемные, семейно-воспитательные группы и т.п.). Всё это происходит на фоне огромного перекоса финансирования (в сотни раз) родных и замещающих семей. Если процесс продолжится и дальше, то все мы станем свидетелями и других таких печальных событий.
Алексей Мазуров, РВС, специально для REGNUM.