По количеству употреблений существительного «интерес» Семейный кодекс (далее – СК) находится на 6 месте среди федеральных законов, пропуская вперёд только Гражданский, Налоговый и три процессуальных кодекса. Кроме количества употреблений, особенным является и их разнообразие – «интересы», «права и интересы», «права и законные интересы». То есть при регулировании семейных отношений, в начала которого положена «недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи» (СК, ст.1) в основу правовых обязанностей родителей и критериев для действий должностных лиц, ограничивающих права граждан, кладётся понятие, которое не имеет ни легального, ни единого доктринального толкования.
Значит, толкование терминов, связанных с интересами, в СК имеет исключительное значение, тем более что родитель, пытающийся самостоятельно уяснить из кодекса свои обязанности, легко может прийти к превратному выводу, что по закону не он, как говорится в Конвенции о правах ребёнка (далее – КПР), «управляет и руководит ребёнком», а дети диктуют свои субъективные интересы. Нельзя не признать: в законе не хватает средств, запрещающих такое толкование не только родителю, но и правоприменителю, который вступает в отношения с семьёй по долгу службы.
Понимание под интересами детей их субъективных стремлений встречается и в научных трудах. Так, О. Г. Миролюбова оспаривает толкования интересов как необходимых условий для развития ребёнка, даваемые другими учёными и Верховным судом, с позиций недостатка в них субъективного элемента: ей кажется, что эти определения «имеют чисто практическое значение и не могут служить основой для научного определения понятия «интересы ребенка»[1].
Другой пример – мнение Ю. Г. Долгова. Высказав, что интересы родителей выражаются «прежде всего в осуществлении надлежащего воспитания подрастающего поколения», он, тем не менее, добавил, что родители «выявляют интерес ребенка, определяют его содержание, обеспечивают свое поведение с учетом характера выявленного интереса».[2]
С этим трудно спорить, но здесь говорится о «своём поведении» именно при «осуществлении надлежащего воспитания» – формировании субъективных интересов. Это предмет педагогики, а не права, которое касается педагогики только в форме запрета некоторых методов воспитания. Для правовой науки важно понять не что такое вообще интересы, а то, какие интересы необходимо сделать предметом объективного права.
Рассмотрим разные предметы, называемые интересами.
1. Субъективные интересы. Самое употребительное обыденное понимание слова «интерес» фиксируется неспециальными словарями по-разному, но сводится к представлениям о пользе, желанности, выгоде для лица некоторого будущего блага, сосредоточенности внимания на нём. Экскурсы правоведов в философию, социологию, экономику, психологию за справкой о понятиях интереса в этих дисциплинах[3] добавляют в этот ряд пониманий интереса причины общественных процессов, побуждения, стремления, цели деятельности. В таком же смысле об интересах писал Иеринг, указывая, что интересы борются за воплощённость в норме права и тем самым за защищённость нормой права, а не сами относятся к праву. У правовой науки нет повода отнестись к этим дисциплинам как к своим специальным наукам и заимствовать их результаты для своего предмета. Объективное право не занимается желаниями, кроме учёта мотивов обвиняемого. Если такой, субъективный интерес приводит к поступкам, то поступки, а не интерес может рассматриваться правом, которое в таком случае исследует их правомерность, а не «правильность»; соответствие волеизъявления воле и достаточность правомочий, а не источник воли – взгляды на желанность, полезность и вредность. То, что цели стремлений не задевают «основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц», то есть являются законными в таком разговорном смысле слова и дозволенными в рамках общих свобод, не делает сами стремления предметом права и защиты правом.
В том, что дееспособный гражданин действует исходя из своего субъективного интереса, и состоит смысл юридической свободы. Все замечания других лиц о том, что его поступки противоречат его интересам, находятся вне пространства права. Это положение не меняется, когда субъект права действует через представителя: другая сторона сделки или суд проверяют не «объективные интересы» представляемого, а полномочия представителя. Поэтому правовое (в отличие, скажем, от философского) решение проблемы защиты таких интересов субъекта в общем случае состоит не в критериальной дефиниции интереса, а в определении лица, определяющего интересы субъекта права, и пределов его полномочий. Для права важно не перенести вопросительный знак со слова «интерес» на объясняющее его слово, а то, кто субъектно и как процессуально интерес определяет.
2. Родительские «интересы ребёнка». То, что субъект права – недееспособный, вносит в этот вопрос своеобразие, которое и разрешается указанным способом. Воля субъекта законом поставлена под сомнение, распоряжение ею доверено законному представителю, и воля представляемого остаётся вопросом их личных отношений.
То, что это родитель и ребёнок, – не исключение, а частный случай. «Представление интересов ребёнка» родителем и подразумевает основное право родителя: субъективно определять, что в объективных интересах ребёнка. Для родителей эти интересы – не изменчивые стремления, а представления о важном для формирования личности для будущей самостоятельной жизни. Они предъявляются ребёнку как объективные («надо научиться читать», «надо быть терпеливым»), хотя родители судят о том, что «надо», по своему личному жизненному опыту, мировоззрению и чувству исторического движения.
Этот опыт – частица общественного опыта. С юридической точки зрения, обеспечение этой субъектности родителя – часть принципа «невмешательства кого бы то ни было в дела семьи», реализующего конституционный принцип неприкосновенности частной жизни. Но публичный интерес в обеспечении этой субъектности состоит не просто в спокойствии семейного уединения. Самостоятельность родительского выбора имеет критически важное значение для формирования обществом представлений о своём развитии, так как именно в семьях – общностях, связанных заботой о будущем друг друга, переживаются все непредсказуемые политиками и учёными ситуации изменчивой жизни и вырабатываются представления о способах приспособления и развития, которые государство не может продиктовать, но должно услышать.
3. Категорический публичный интерес. Таким образом, права несовершеннолетнего реализуются в той мере, в какой родители субъективно считают для него полезным («в его интересах») воспользоваться тем или иным правом. Но среди них есть и особые права (начиная с конституционного «права на жизнь»), которые ни по естественному праву, ни по закону родители не могут считать необязательными для осуществления. Их обеспечение государство доверяет родителям, но не по их усмотрению, а как обязанность, и обязуется гарантировать – защитить, если родители не справляются, вплоть до отказа от другого публичного интереса – невмешательства.
Формулируя такие обязанности родителей, государство указывает на публичный интерес, который оно берёт под свою защиту. Дети в этих конституционных указаниях – только одна из особо защищаемых категорий, наряду с семьёй в целом, материнством, инвалидами и пожилыми гражданами – всеми, кому трудно о себе позаботиться. Охрана этого публичного интереса состоит в последнюю очередь в правовой защите, а в первую очередь в мерах государственной поддержки, которая состоит из общей инфраструктуры поддержки и адресной помощи, по сути субсидиарной – тем, кто сам не справляется. Ради этого публичного интереса (а не субъективных интересов детей) государство прибегает в исключительных случаях и к отказу от другого публичного интереса, вплоть до разлучения детей с родителями.
Смысл оговорок о пределах допустимых ограничений прав (Конституция, ст.55; СК, ст. 7) состоит в том, что государство может включать в этот интерес только то, что оправдано самыми важными интересами, такими как жизнь и здоровье. Следовательно, только среди самых насущных прав детей, соблюдение которых закон не просто дозволяет, а требует, и нужно искать содержание тех «интересов», которые служат критериями для отказа в правах в нормах закона.
Поэтому этот публичный интерес категоричен: суждение о нём не может иметь характер спора субъективных представлений о лучшем жизненном выборе, а всегда критериально. Для обязанности обеспечить здоровье есть известные критерии вреда; нарушение требования нравственного развития – антиобщественное поведение; и если «психического развития» не имеет критерия, то не может быть и субъективной обязанностью. Иное толкование означает замену правовых оснований для вмешательства конкуренцией субъективных представлений родителей и каждого из служащих «системы профилактики», что в сложившейся системе общественных интересов[4] является коррупциогенным фактором.
Родительские интересы ребёнка и интересы, категорически защищаемые государством, можно рассматривать в антиномии частного и публичного интереса, а можно как два публичных интереса. В любом случае, они отличаются и предметом, и субъектом, а значит, в законодательстве важно терминологически различить и защитить оба:
(1) интересы, определяемые родителями, как основания жизненного выбора при решении семейных вопросов, которые могут быть предметом спора только между родителями;
(2) те, которые входят в охраняемый государством (в этом смысле «законом») категорический интерес, нарушение которого имеет критериальное, пресекательное значение для целого ряда семейных прав. Это не просто интересы детей, а только самые насущные, жизненные, существенные... Наилучшие.
Трактовка международно-правового термина «наилучшие интересы ребёнка» как категориального, а не оценочного, может показаться неожиданной. Слово «наилучшие» наводит на мысль об оценочном понимании, тем более, что оно неизбежно для одного вида споров – «споров о детях». Такая концепция и за рубежом «подвергается критике как неясная и неопределенная, как некий субъективный стандарт, подверженный бесконечному количеству трактовок и несвободный от злоупотребления и идеологической эксплуатации»,[5] но стала приживаться у нас, в том числе в виду выражения «наилучшее обеспечение интересов ребёнка», которое допущено в русском переводе ст.3 КПР на месте best interests – видимо, по образцу русского перевода best interests в Декларации о правах ребёнка 1959 г. Во французском и испанском текстах КПР на месте best мы видим не meilleur (mejor), но supérieur (superior), что позволяет дать и перевод «высшие интересы». Напросившаяся категориальная трактовка лишает основания указанную критику, хорошо согласуется с выявленным необходимым различением и сочетанием родительского и публичного интереса.
Установив необходимое для права концептуальное различие, зададимся вопросом: как лучше его выразить в законе?
Для обозначения родительских интересов ребёнка достаточно простого слова «интересы». Его обыденное прочтение как «субъективные интересы» не будет противоречить требуемому, если нормативное предписание будет достаточно ясно указывать на субъект – родителей: «право родителей определять и представлять интересы ребёнка».
Для выражения в законе самых насущных интересов, нужен, наоборот, термин, далёкий от обыденного языка, чтобы служить достаточным сигналом для граждан и для правоприменителя о том, что речь идёт не о его субъективном мнении, а о необходимости обратиться к определённым законом критериям. Из принятых терминов кандидатами на эту роль могут служить термины «законные интересы», «охраняемые законом интересы». Возможная коннотация «предусмотренный законом» у обоих терминов, будет только благотворной для исключения расширительных толкований, если все насущные интересы уже зафиксированы в родительских обязанностях. Однако, необходимо в этом убедиться, как и в том, что необходимое значение выбранного термина будет соответствовать его принятому употреблению, по крайней мере в рамках Семейного кодекса. Это оказалось отнюдь не очевидным.
Поиски устоявшегося доктринального смысла обоих терминов обнаружили его отсутствие. Обзоры работ об этом, выполненные Н. В. Кийко[6], Е. А. Цветковой[7] позволяют заключить, что термины используются непоследовательно; законодательство даёт примеры и их синонимичного использования, и противопоставления. Одни учёные считают их различение ненужным, другие указывают на различные правовые явления, за которыми было бы полезно закрепить разные термины, и высказывают разные предпочтения, как именно. В предлагаемых систематизациях явлений для тонких отличий между ними вводятся дополнительные термины: «правовой интерес», «юридический интерес».
При всей важности этой работы для понимания правовых явлений, она не помогает в толковании терминов в законодательстве, в том числе при самом массовом употреблении – в оговорках об ограничении свобод нарушением «прав, свобод и законных интересов других лиц». Так, одно из активно цитируемых толкований «законного интереса»[8] сводит его к незапрещённому стремлению, то есть к самой слабой из возможных коннотаций, не оправдывающей такие ограничения свободы.
Отсутствие единой теоретически выстроенной системы терминов об интересах заставило подойти к проблеме текстологически, то есть заняться анализом фактического употребления слов, исходя из того, что оно формируется сложившимися в разных областях правовой практики обычаями. Для этого составлены таблицы употреблений в федеральных законах слова «интерес», которое обнаружилось 3843 раза в 399 законах. Это позволило выделить группы употреблений и оценивать терминологическую стройность внутри каждой группы отдельно.
Для рассматриваемого вопроса важно, что одно из исследуемых выражений – «охраняемые законом интересы» оказалось особенным по семантической окраске. Прежде всего, оно оказалось относительно редким – встречается всего 93 раза, тогда как «законные интересы» 1224 раза. Его употребления чаще всего относятся к публичным интересам, особо выделенным Конституцией и уголовным законом. При этом такие интересы тоже обычно сочетаются с правами, но это сочетание нередко делается чётко отличительным, например: «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства». В ряде случаев можно увидеть примеры таких интересов: «угроза жизни, здоровью, имуществу и иным охраняемым законом интересам». Лишь в нескольких случаях имеется в виду частный интерес законного обладателя блага. Значит, термин «охраняемые законом интересы» с учётом его преобладающего употребления, подходит для обозначения особых интересов государства.
В СК это выражение не употребляется (и, значит, его внедрение дало бы полезный сигнал об обновлении смысла). «Законные интересы» используются 16 раз, включая две цитаты из Конституции о пределах свобод. Лишь один раз говорится о правах и законных интересах родителей (усыновителей) или родственников – оспаривать действия опекуна их ребёнка (ст. 148.1 п.3). В остальных случаях – о защите «прав и законных интересов ребёнка» – 9 раз о его праве на такую защиту, о том, на кого она возлагается, 3 раза о реакции на их нарушение. В 16-м случае говорится об оценке наличия угрозы его законным интересам и даётся пример того, что называется их нарушением: «причинение вреда физическому и (или) психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию» (ст. 155.2). То есть ничему больше, чем объектам заботы, вменённым родителям в обязанности.
Обратившись к другому используемому в СК названию объекта защиты – «права и интересы детей», заметим деталь: субъект интересов в нём не ребёнок, а дети (кроме ст. 122, где речь идёт о мерах после обследования условий жизни ребёнка). С позиций текстологии такое стилистическое отличие между группами выражений именно в силу семантической ничтожности требует предположить невольное влияние разных письменных традиций. Проверка подтвердила эту гипотезу: выражения со словами «права и интересы детей» в п.1 ст. 64 и в ст. 65 СК перешли из КоБС РСФСР, а фразы с «правами и законными интересами» в ст.56 – новеллы СК, имплементация КПР. Значит различие терминов следует признать не значащим, а юридико-техническим недостатком.
Работа над этой сверкой дала ещё одно, указание на смысл «наилучших интересов». При имплементации п.3 ст.9 КПР оговорка «за исключением случая, когда это противоречит наилучшим интересам ребенка» перешла в ст.66 СК не буквально, а по смыслу. На её место снова встало выражение «если такое общение не причиняет вред физическому и психическому здоровью ребенка, его нравственному развитию». Это прямое свидетельство того, что составители СК под «наилучшими интересами» понимали в этом случае не больше, чем перечислено в обязанностях родителей.
Подведём итог. Необходимое разделение понятий оптимально выражается терминами «интересы» и «охраняемые законом интересы». Принцип разделения предлагается простой: родители определяют и представляют интересы ребёнка, ответственность законного представителя связывается только с нарушением охраняемых законом интересов ребёнка, с учётом того, что в законе такие особые интересы перечислены.
Одновременно стоит ввести в СК термин «наилучшие интересы», привязав его к этому перечню: «родители обязаны заботиться о наилучших интересах своих детей: о здоровье, физическом, психическом, духовном и нравственном развитии» (ст.63). Это позволит и имплементировать термин в российское законодательство, и обезопасить его от спекулятивных, расширительных толкований.
При таком решении исключается трактовка необходимости соблюдения интересов ребёнка как права служащего выносить юридически значимые для жизни семьи решения на основании своего субъективного усмотрения о том, что лучше ребёнку, и одновременно сохраняется защищённость охраняемых законом интересов детей – то есть достигается гармоничное сочетание частных и публичных интересов.
Александр Коваленин, РВС.
ДК 347.63+34.06
Интересы и охраняемые законом интересы детей в семейно-правовых нормах // «Вестник Международного юридического института», № 1 (72), 2020 г.
Библиографический список
[1] О. Г. Миролюбова. О семейно-правовом понятии «интересы ребенка» // Вестник ЯрГУ. Серия Гуманитарные науки. 2012. № 4/1.
[2] Ю. Г. Долгов. Охраняемые законом интересы супругов, родителей и несовершеннолетних детей в семейном праве Российской Федерации. – Автореф. дисс. к. ю. н. – М., 2004.
[3] Например: С. В. Лысухо. Эволюция исследования категории «законные интересы» в юриспруденции. // Пробелы в российском законодательстве. 2013. № 1.
[4] А. В. Коваленин. Придирки к семье и разбуженные Национальной стратегией интересы // Сборник докладов II Межрегиональной конференции 29 октября 2015 г. – Красноярск, Гражданская ассамблея Красноярского края, 2016 г.
А. В. Коваленин. Кем и как создана новейшая семейная политика России // Материалы общественных слушаний в Общественной палате РФ. – М., 2018.
[5] К. Туркович, А. Гргич. Наилучшие интересы ребенка в контексте статьи 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. – Социальные и гуманитарные науки. отечественная и зарубежная литература. Серия 4: Государство и право. Реферативный журнал. – 2017, № 2. – (Н.В.Кравчук).
[6] Н. В. Кийко. Соотношение понятий «законный интерес» и «охраняемый законом интерес»: проблемы теории и законодательного закрепления // Уголовно-исполнительное право. 2013. № 1.
[7] Е. А. Цветкова. Категория законного интереса в юридической науке // Журнал российского права. 2016. № 3.
[8] А. В. Малько, В. В. Субочев. Законные интересы в правовой жизни общества: актуальные вопросы теории и практики // Правоведение, 2014, № 2.