Ещё пять лет назад родители подумать не могли, что на синяк ребёнка (а дети то и дело падают) отреагирует полиция, а за подзатыльник или ремень возбудят дело. То есть запрета физического наказания не было фактически. Это было связано не с тем, что правоприменители ленились применять ст.116 УК РФ, а с тем, что на уровне правовой культуры было понятно, что 116-я написана не про родителей, а про выяснение отношений с чужими.
Из юристов только двоечник (да, может быть, д.ю.н. Клишас) не знал: формальные признаки преступления (физическая боль) – ещё не преступление, субъективный состав преступления для родительского воспитательного воздействия корректно не выписывается. На этом понимании, по существу – на правовой культуре, и держалось юридическое отсутствие запрета телесных наказаний. Хотя не было (возможно, правильно) и явно выписанного разрешения.применять воспитательные побои.
Потом, 2-3 года тому назад, в прессе стали появляться сообщения об уголовном преследовании по 116-й за подзатыльники. Сама тональность публикаций и резонанс от них подчёркивали – что это что-то неслыханное, что до этого такого не было. Мы могли, апеллируя к этой неслыханности и, детальнее, к вышеупомянутой правовой культуре, говорить, что это действие не закона, а его новой, ювенальной трактовки, которая стала возможна вследствие слома правовой культуры. Мы могли указывать и на источник проведения этой трактовки в правоохранительных органах – на прокуратуру, взламывающую сопротивление дознавателей вместе с их здравым смыслом.
То есть до ФЗ-323 правомерность привлечения родителей к ответственности за побои была по меньшей мере спорной. Наша родительская наступательность могла быть направлена не на изменение уголовного законодательства, а на укрепление культуры и практики непривлечения и вообще невмешательства. На то, например, чтобы ретивые прокуроры, обвиняющие родителя от имени несовершеннолетнего, не возражали против примирения сторон, когда оно давно и очевидно состоялось. Одно это остудило бы желание поддерживать обвинение, которое становилось бы бесплодным в подавляющем большинстве случаев.
Однако эти публикации сделали своё дело. Кивая на свой собственный беспредел, ювеналы многим внушили, что это не беспредел, а нормальная работа 116-й статьи против родительских наказаний. И породили у части родителей иллюзию, что данайская «декриминализация побоев» избавит их от нападок ювенальной машины. Сбили их собственный «прицел», оптимальное направление усилий. Вместо перспективы действительного невмешательства полицейской машины в дела семьи, они согласились обменять внушённую им неотвратимость судимости на действительно неотвратимый штраф от 5000 до 30000 рублей за первые побои (только первые!).
Иллюзия была настолько сильной, что они могли думать только о своей частной, родительской нужде, а не об обществе в целом, и согласились на недопустимое – декриминализировать побои вообще, а не только родительские побои. Не думая, что это будет работать не только «на облегчение участи оступившихся молодых людей», но и на утяжеление их собственной участи среди других ни в чём не повинных людей, для которых увеличивается риск быть побитыми. (Кстати, нет никаких сведений о том, что говоря это о «нетяжких преступлениях», Путин имел в виду и побои).
В общем случае идеологический результат – убеждение в законности этого безобразия – достигается в два этапа. Сначала через кампании, методички, семинары исполнителей толкают на уголовное преследование родителей, а потом... Потом просто все привыкают и начинают думать, что это и есть норма. Так же стали повсеместными беззаконные убеждения, что опека может требовать с не лишённой родительских прав матери какие-то документы для возврата ребёнка; что полиция может забрать ребёнка, если он «без законного представителя»; что за отказ от услуг поликлиники на семью можно наслать проверку, – и другие стойкие беззаконные убеждения государственных служб.
Но на самом деле, запрет физических наказаний – это только начало. Это ещё не полный «запрет воспитания».
Европа говорит не только о запрете физических наказаний, она требует запрета «эмоционального насилия», «психологического насилия», то есть запрета наказаний вообще. Эта терминология уже введена силами некоторых якобы «просемейных» фондов в регламенты некоторых регионов. Это становится уже распространённой противозаконной практикой, а значит, завтра, по описанной выше модели, будут об этом говорить как о норме. Европа (Рекомендация Комитета министров Совета Европы) требует «позитивного воспитания», что в тексте Национальной стратегии для русских переведено как «ответственное родительство», чтобы не было заметно диктата одной педагогики (очевидно, в принципе недопустимого). Если ты не воспитываешь «позитивно», как учит Европа, то тебя надо разлучить с детьми – отнимая либо детей у тебя, либо тебя у детей. Передавая детей другим – тем, кто получил привилегию воспитывать детей и больше нигде не работать, и кто ждёт, когда ради этого его вожделения разрушат ещё одну семью.
Александр Коваленин, РВС.