Мы знаем и никто не даст нам забыть, что европейцы – народ человеколюбивый. Ради любви к людям они легализовали просмотр порнографии детсадовцами и назвали это сексуальным просвещением. Ради любви к людям они узаконили инцест и близки к признанию педофилии. Эвтаназия, то есть узаконенное убийство, тоже преподносится как акт европейского мягкосердечия. Скоро эвтаназии подвергнут молодую бельгийку. Поводом к смертельной инъекции стала депрессия девушки.
Будущей – даже не знаю, как ее назвать – пациентке? смертнице? жертве? – словом, девушке всего 24 года. Из них последние три года она страдает от депрессии. Это состояние довело ее до просьбы об эвтаназии, и эту просьбу удовлетворили.
Даже не обсуждая допустимость эвтаназии как таковой, обратимся к букве закона. То есть посмотрим на дело европейскими глазами. Эвтаназия разрешается в случае наличия у человека неизлечимого заболевания, от которого он страдает. Вот почему это дикое слово начинается с корня «эв» - добро, благо, - убивая больного, ты ему делаешь добро. Но что случилось с экспертным сообществом Бельгии? Каков его уровень? Депрессия, при всех приносимых ею страданиях, не является неизлечимой болезнью. Иногда она лечится долго и трудно, но она лечится, это обратимый процесс. Да, находящийся в таком состоянии человек скажет, что из него нет выхода, нет надежды, нет просвета. Но такие слова говорит не он, а его депрессия, и это не подлежащий сомнению факт. Так почему бельгийские врачи, психологи, психиатры решили, что депрессия этой девушки неизлечима и девушка заслуживает смерти? Потому, что с ней лень возиться? Потому, что пёс с ней, пусть умирает, если так хочется? Но при чем тут тогда термин «эвтаназия», во все времена это называлось самоубийством. Бельгийские врачи, если они вообще могут называться этим словом, лишают девушку шанса на выход из депрессии и на счастливую, осмысленную жизнь. Великий психолог Виктор Франкл, находясь не больше не меньше в лагере смерти (в котором он выжил), настаивал на том, что смысл в жизни остается всегда, до самого последнего вдоха, и у человека всегда есть шанс обрести смысл, это сделать никогда не поздно. А эта несчастная вообще находится на самой заре жизни. Мой вопрос к врачам – почему они отказались помочь ей вылечиться, но решили просто сбросить ее со счетов, как мусор? Эй, это вообще-то человек, господа!
Подмена понятий – еще одно, что цепляет в этом сообщении. Выходит, самоубийство отменяется? Остается красивое научное слово?.. Но ведь дело не в словах, а в том, что за ними.
Очень часто люди, думающие о суициде, не совершают его по той причине, что им не доступен надежный и безболезненный метод. Все доступные методы – или не дают гарантии, или/и настолько болезненны, что их сложно и страшно применить против себя. Теперь, выходит, предлагается абсолютно легальный, гарантированный и тихий способ ухода из жизни. Создается прецедент, который одновременно увеличит количество самоубийц и снизит статистику самоубийств: Бельгия (кто за ней?) статистически будет выглядеть страной, где вообще все счастливы, ведь самоубийц-то нет. Очень привлекательная имиджевая картинка, напоминающая отчасти «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Там жители счастливой страны в порядке гражданского долга обязаны при малейшем признаке печали принимать наркотик - сому, который приводит их в состояние бездумия и эйфории. «Сому ам – и нету драм», гласит реклама, а описывавший это постчеловеческое общество талантливый писатель и представить не мог, что в реальном постчеловечестве для избавления от «драм» будут просто убивать. И потом удивляться, почему «осчастливленные» граждане идут в радикальный ислам или просто расстреливают своих «благодетелей».
Шаг за шагом Европа снимает табу, которые формировали здоровое человечество веками и тысячелетиями. Запрет на совокупление отца с дочерью, запрет на совращение ребенка, запрет на убийство, запрет на самоубийство – не законный, конечно, но нравственный, на то и табу. Табу – это такая система норм, которая даже не обязательно предполагает соответствующую статью в уголовном кодексе. Главное здесь – так называемое овнутрение запрета, то есть когда он входит в систему мировоззрения, становится непререкаемой нравственной нормой. Например, сожительствовать с собственной дочерью – это плохо, даже без оглядки на закон. И самоубийство – плохо, потому что это лишение жизни человека, причем самого близкого человека. Писаным законом не запретишь, но моральный закон существует. И выработаны все эти табу были не для того, чтобы подавить свободу личности, а для того, чтобы общество было здоровым. Потому что если в нем все друг друга легитимно режут и насилуют, оно долго не протянет. Все это современное европейское движение за права человека есть движение в сторону общества, где нравственные нормы не то, что отсутствуют, а искажены до неузнаваемости, до противоположности. Не нравственное падение, а нравственная мутация: зло есть добро, добро есть зло; делай, что хочешь, законодательство разрешает, ты же свободная личность!
Меня всегда поражало, как могли люди не из какой-то дикой страны, а из культурной Европы поддержать фашизм. Не все страны полюбили Гитлера, конечно, но те, кто в середине ХХ века его осуждал, сейчас вполне себе приветствуют реабилитацию его дела – судя по их сердечной поддержке бандеровщины на Украине. Однажды Запад уже нарастил нормальность до того, что она взорвалась безумием. Но человек выжил и даже пытается оставаться человеком. Видимо, в этом и проблема?
Дарья Алексеева, РВС.