Восемьдесят лет назад моего прадеда, Эдуарда Матисовича Бредиса расстреляли. Он был коммунистом, но к тому моменту ни в каких властных органах не работал и партийной деятельностью не занимался. Он всего лишь заведовал всеми гостиницами Ростова-на-Дону. Может, именно это его и погубило: должность-то была завидная. А на следующий год забрали деда — Эдгара Эдуардовича.
Моему отцу тогда было шесть лет, но он до сих пор помнит перешептывание родителей: «Арестовывают, арестовывают, по подъездам идут…». Помнит, как однажды ночью во всей квартире зажегся свет. Помнит крепыша-блондина в кожаной куртке, который говорил остальным: «Ребята, потише, пацана разбудите». Бабуля рассказывала, что следователь, к которому она прорвалась на следующий день, только сочувственно развел руками: «Что я могу вам сказать? Смотрите сами, это всё, что на него есть», — и показал ей папку, в которой было полторы машинописных странички, почему-то на папиросной бумаге.
Кажется, деда обвиняли в организации какого-то заговора с целью свержения советской власти. Работал он тогда редактором ростовской газеты, а до этого много лет служил комиссаром полка. Ему, тридцатишестилетнему, дали сначала десять лет, а потом добавили еще восемь.
Реабилитировали его в 1956 году. Большую часть из этих восемнадцати лет он валил лес где-то в Красноярском крае, потом там же отбывал наказание в колонии-поселении. Я его уже помню человеком весьма дородным, вальяжным и неспешным. Бабуля же честно говорила, что он и по молодости был слишком ленив не то что для заговоров, но даже и для вольнодумства. Просто время тогда было такое. Когда его собственного отца, старого большевика Эдуарда Матисовича Бредиса в 1937 году расстреляли, дед сказал ей только одно: «Откуда мы знаем? А вдруг что-то такое было…».
Вера была неподдельная
Свои восемнадцать лет «северóв» он советской власти простил однозначно и безоговорочно. И никогда в ней не усомнился. Ветхие полдомика на Балтийском взморье, квартиру в центре Риги и пенсию побольше, чем у остальных, воспринимал как высокую честь и награду за преданное служение.
Простила ли бабуля «жестокого тирана», которого, как в фильме «Покаяние», нас сегодня призывают сбросить в мусорный овраг? Да, простила, спокойно и без надрыва. Хотя сразу после ареста мужа первым делом ее с ребенком выкинули из Ростова в дальнюю станицу Гниловскую, где надо было как-то жить в полуразвалившемся сарае да еще как-то кормиться. Отец вспоминал, что на работу ее никто не брал, а потому есть было нечего. А еще говорил, что было безумно стыдно ощущать себя «сыном врага народа». Справедливости ради надо добавить, что жители станицы хоть и сторонились чужаков с клеймом, но по мере возможности старались подкармливать.
Впрочем, с возрастом стыд за отца у него прошел. Может, потому что уже после реабилитации дед Эдгар сказал ему: «Запомни, Советская власть не ошибается! Ошибаются только люди». Бабуля рассказывала, что в день смерти Сталина у нее было ощущение, что теперь непонятно, как дальше будет жить народ. Отец, тогда уже студент московского вуза, пытался прорваться на похороны Вождя, где его чуть не раздавили толпы таких же страждущих.
Скажете — ослепление, зомбирование? Не знаю. Знаю только, что отец всю свою жизнь прожил в полном соответствии с моральным кодексом строителя коммунизма, который, впрочем, полностью совпадал с его внутренним кодексом чести. Что не сжигал и не выбрасывал свой партбилет. Что за все годы своего тяжелого детства он, повзрослев, никогда не предъявлял претензий ни стране, ни власти. И даже дающий материальные льготы статус «ребенка репрессированного» не стал оформлять, считая это чем-то постыдным и предательским.
«Крёстный отец» Зорге
А вот еще одна история. Советские граждане старшего поколения наверняка помнят фильм «Операция „Трест“», где Армен Джигарханян сыграл роль знаменитого разведчика Артузова. Впрочем, Артузов — это псевдоним. На самом деле так звали основателя советской контрразведки Артура Христиановича Фраучи, своего рода крёстного отца другого выдающегося советского разведчика — Рихарда Зорге. Артур Христианович был начальником иностранного отдела ОГПУ, возглавлял там всю внешнюю разведку. Потом — внешнюю разведку Минобороны. Был арестован в ночь на 13 мая 1937 года по обвинению в шпионаже в интересах четырех иностранных держав, против которых он так яростно боролся. 27 августа 1937 года его расстреляли.
Мне выпало огромное счастье быть знакомой с его внуком — величайшим российским гитаристом Александром Фраучи. Его отца, Камилла Артуровича, после расстрела легендарного Артузова в пятнадцать лет арестовали как сына врага народа. Дали подростку меру наказания вполне взрослую — девять лет. Да еще и на Колыме. В лагере он, совсем еще мальчишка, умирал от голода, потому что пайка была — маленький кусочек черного хлеба с машинным маслом и пять сигарет. Если кусочек хлеба сжать в ладони, из него начинала течь вода. Но все это при условии, что за день свалишь шесть корабельных сосен. Спустя какое-то время жизнь в нем уже еле теплилась, и было велено оттащить его в барак для умирающих. Одним из тех, кто нес Камилла, был потомок князей Трубецких.
Неожиданно выяснилось, что в лагерь должна нагрянуть комиссия. И было решено срочно создать симфонический оркестр из заключенных. Дескать, не пилой единой. Вот тут-то князь Трубецкой и напомнил, что мальчишка, которого унесли умирать, — музыкант, скрипач. Кинулись разыскивать доходягу, назначили двойную пайку, велели кашей откармливать. А он больше одной ложки съесть не может — желудок ссохся.
Но вот как вспоминает этот период сам Камилл Артурович: «Вы не представляете, какие люди жили рядом со мной в бараке! Интеллигенция высочайшей пробы! Для меня, мальчишки, быть рядом с ними, общаться с ними было величайшим счастьем. С нами сидел профессор математики. Знаете, как он копал ямы? Скрупулезно, до миллиметра вымерял метровый квадрат, а потом начинал штыком лопаты строго вертикально углубляться в грунт примерно на сантиметр со всех сторон. Затем он ладонями аккуратно выбирал всю землю. И так продолжалось дальше. Это была не яма, а шедевр, хотя за день он не успевал выкопать ни одной. Из-за этого его лишали пайки, но он просто не мог иначе. Вот у него-то я на всю жизнь научился, как надо работать… Есть память власти и память рабства. Если всю жизнь быть в плену чужих эталонов, то всю жизнь проведешь рабом. Если я вспоминаю, что я — творец, то во мне возникает память власти. Размышляйте, экспериментируйте, думайте». Его сын, Александр Фраучи, говорил, что отец всегда вспоминал лагерные годы как лучшие в своей жизни.
Без фиги в кармане
Что за парадокс, что за загадка? Как объяснить, что из всех этих мучений, унижений и лишений человек вышел с новым пониманием свободы? Как вообще годы ГУЛАГа можно назвать лучшими в своей жизни? Как можно было именно после концлагеря ощутить в себе власть творца? И потом всю жизнь заниматься музыкой, воспитать целую плеяду талантливых и благодарных учеников, не держа при этом никакой фиги в кармане в адрес Советской власти или Отца всех народов, продолжая гордиться собственным отцом-революционером? Кстати, культ Артузова передался и семье Александра Камилловича Фраучи.
И вот как-то не укладывается у меня в голове, почему только диссидентов и правозащитников из «Мемориала» надо считать честными, порядочными и смелыми? Почему всех остальных нужно причислить к оболваненным рабам? Если ты не предал идею, предавшую тебя, значит, ты уже раб и слабак?
Конечно, тридцать седьмой год навсегда останется в памяти народа страшной черной датой. Но только давайте не будем забывать, что в памяти каждого конкретного человека, каждой конкретной семьи эта дата имеет свой особый оттенок. Да, мы всё помним и скорбим. Да, мы не допустим повторения. Но не надо в очередной раз заставлять нас сгибать спину и каяться, каяться, каяться, опять многократно испытывая комплекс вины… Потому что именно это превращает нас в рабов.
И еще
По данным документов, хранящихся в архивах, среди заключенных, содержащихся в лагерях ГУЛАГа, большинство составляли уголовники, а «репрессированных», как правило, было менее 1/3. Исключение составляют 1944–1948 годы, когда эта категория получила достойное пополнение в лице власовцев, полицаев, старост и других «борцов с коммунистической тиранией». Еще меньше был процент «политических» в исправительно-трудовых колониях.
Источник: ИД «Липецкая газета»