Сальвадор Дали. Метаморфозы Нарцисса. 1937
Часть 3. Какой он — взрослый ребенок? Социальный и культурный аспект.
В прошлой части мы рассмотрели вопрос, что такое взрослость, и кратко коснулись того, что по этому вопросу считали философы античного мира. Однако, обращаясь к истории вопроса, нельзя не отметить, что в прошлые времена сам окружающий человека мир подталкивал его к взрослению. Реальность его бытия была столь сурова, что в нем не оставалось места для бегства в мир иллюзий или безответственных, не учитывающих последствия поступков и даже слов. Неудивительно поэтому, что предающихся мечтам и фантазиям личностей мы встречаем чаще всего в аристократической среде, где инфантил был худо-бедно (да и то не всегда) защищен своим статусом и имущественным положением. В то время, как предающийся целыми днями бегству в грезы мещанин или крестьянин, скорее всего, очень быстро плохо бы кончил.
Можно сказать, раньше человек понимал, что ему нужно взрослеть, т. е. становиться самостоятельным и ответственным, чтобы просто выжить в этом мире. А в современности этой видимой необходимости выживания (по крайней мере, вне зон боевых действий) зачастую нет, поэтому и связь с реальностью неочевидна. А раз нет необходимости, то зачем, ради чего? То есть сама необходимость взрослеть подвергается ревизии.
В XX веке этот феномен получил название «социальный инфантилизм» — состояние, которое характеризуется нарушением механизма социализации и неприятием молодыми людьми новых обязанностей и обязательств. Как пишут в своей работе в 2016 году «Инфантилизм: теоретический конструкт и операционализация» Е. Сабельникова и Н. Хмелева, «инфантильная личность стремится уйти от необходимости адекватно оценивать объективную социальную реальность»*. То есть зрелость ассоциируется с принятием главных социальных ролей: работника, супруга, родителя. Но большинство людей откладывают эти роли, заменяют на «поиск себя» и частую смену партнера, не предполагающих никаких обязательств».
Поскольку человек не взрослеет, то ему свойственны и черты, указывающие напрямую на связь с детством, — это одежда с мультяшными принтами, крашеные в цвета радуги волосы, чтобы обратить на себя внимание, и, конечно, тяготение к деинтеллектуализированному отдыху: игрушкам, компьютерным и виртуальным играм, постоянному посещению ночных клубов и баров.
Но если эти критерии могут быть оценены как условные, то наиболее ярким выступает фундаментальное изменение в общении между людьми — как по содержанию, так и по форме. А именно — сведение его к эмоциональной, но не нагруженной содержанием коммуникации на несерьезные темы, что отмечает целый ряд специалистов.
Так, в 2019 году кандидат филологических наук И. Мартынова и доктор педагогических наук профессор Г. Глухов в работе «Социальная инфантилизация: отражение в языке» утверждают, что инфантилизация языка является одной из интенсивно прогрессирующих тенденций современного общества**.
Ученые отмечают, что речь физически взрослых людей сегодня отличается всё большим количеством моделей, характерных для детей и представителей молодого поколения, — ростом частоты употребления эмоциональной лексики, которая представлена уменьшительной и усилительной лексикой, а также использованием неологизмов. В первом случае такой тип коммуникации используется для того, чтобы транслировать собеседнику свою беззащитность, избежать обсуждения «взрослых» проблем, продемонстрировать эмоции. Одновременно с этим использование лексических средств выражения неоднозначности/неопределенности и слов-ограничителей («например», «типа», «как бы», «вполне») нужно, чтобы избежать ответственности, скрыть недостаток знаний или уверенности. Вторую тенденцию можно связать с необходимостью постоянно приспосабливаться к стремительно меняющимся условиям жизни. Использование новых слов в речи помогает человеку чувствовать себя комфортно, не напрягаться и не выделяться.
Это спонтанное словотворчество происходит повсеместно. «Кажется, что сегодня мы все играем в какую-то игру, либо постоянно изобретая новые слова, либо передавая друг другу кем-то придуманные новые слова», — утверждает в работе «Языковой вкус интернет-эпохи в России (функционирование русского языка в Интернете: концептуально-сущностные доминанты)» (2009 г) доктор филологических наук Г. Н. Трофимова. Примером такого словотворчества выступает склонность говорящих выбирать сокращенные формы слов, такие как «седня», «щас», «скока», «тыща» и др. Эту тенденцию можно рассматривать в качестве очередного подтверждения изменений, происходящих в языковом поле современного общества, а также растущей тенденции к языковому инфантилизму. Если подобное словотворчество происходит намеренно, взрослый человек получает возможность перестать быть взрослым, перестать испытывать страх стыда, может расслабиться.
Исследуя язык современных российских СМИ, В. Д. Черняк в статье «О языке СМИ и не только о нем» отмечает, что современный язык буквально пронизан эмоциями. Акцент смещен с того, о чем говорится, на то, как говорится.
Другие исследователи также отмечают, что за социальной незрелостью следует и эмоциональная инфантилизация. Человеческое общение с помощью гаджетов, мобильных приложений, соцсетей и прочего перешло в интернет. Такое виртуальное общение зачастую более поверхностно, а поэтому настоящие чувства заменяются имитацией. При замене живого общения цифровым происходят снижение восприятия человеческих эмоций и «аутизация» человека — погружение в себя с целью ухода от реальности.
Виртуальная реальность дает человеку возможность выдавать желаемое за действительное, таким образом создавая псевдомир, который подменяет реальный. Зачастую события, происходящие в жизни, не устраивают человека, раздражают, выбивают из колеи, поэтому он пытается уйти от этой суровой реальности, требующей от него решительных действий. Он прячется в мир фантазий, виртуальность, где он может преодолеть трудности, потому что в мире виртуальном нет суровых испытаний, а если даже они и есть, их можно пройти снова и снова, пока не достигнешь победы.
Часто встречаются такие проявления инфантилизма, как незрелость эмоционально-волевой системы, зависимость, нетребовательность к себе, критичность к другим, отвержение новых ролей, безответственность, нежелание принимать решения, стремление жить «за чужой счет».
«Противоречивая картина будущего… пугает молодого человека, как бы призывает его остаться „в детстве“, где не было проблем, где жизнь была стабильна и надежна», — пишут Сабельникова и Хмелева. И тогда возвращение к детству, из которого не хочется выходить, становится уже сознательным выбором.
Итак, взрослость перестала быть безусловной ценностью. А многие ценности стали приобретать приставку «не»: не создавать семью, не заводить детей, не защищать страну и т. д. «Цель «быть счастливым» меняется на цель «быть успешным», — пишут Сабельникова и Хмелева. А все «устаревшие ценности» только мешают достижению этой цели. О том же в 2021 году известный психоаналитик Отто Кернберг говорит в своей лекции о нарциссизме: «Потребность быть счастливым они (люди, страдающие нарциссизмом — прим. ИА Красная Весна) замещают потребностью в восхищении и признании».
Однако взросление предполагает, в частности, активное воздействие на окружающий мир, его изменение. Иными словами, текущая реальность, в которой необходимость взрослеть подвергается пересмотру, тоже сформирована людьми. Причем, очевидно, людьми взрослыми, которым удалось создать такие условия бытия, так изменить реальность, что для других людей необходимость взрослеть отпадает. То есть необходимость взрослеть, по меньшей мере, связана с потребностью быть субъектом изменения, а не объектом.
Но давайте поставим вопрос: возможно ли, что одна часть общества, которая осознает эту необходимость и формирует правила реальности по своему вкусу, будет прилагать максимальные усилия, чтобы другая часть не взрослела никогда, — в том числе путем создания для нее максимально комфортных условий? Возможен ли такой проект?
Еще в XIX веке великий русский писатель Ф. М. Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы», а именно в главе «Великий инквизитор», прекрасно описал эту модель.
Так, Великий инквизитор в разговоре с Христом говорит, что человек, по сути, слаб, низок и далек от гуманистических идеалов. Поэтому нужно, чтобы он не развивался, а, наоборот, стагнировал.
Нужно перестать уважать человека: «Уважая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его. Он слаб и подл. Что в том, что он теперь повсеместно бунтует против нашей власти и гордится, что он бунтует? Это гордость ребенка и школьника. Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя. Но придет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им», — говорит Великий инквизитор.
Он говорит, что надо дать людям «тихое, смиренное счастье» — простое детское беззаботное счастье, которое избавит их от мук тяжелого груза ответственности, испытаний и борьбы.
«Самые мучительные тайны их совести — всё, всё понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного».
Великий инквизитор здесь прямо говорит, что люди будут избавлены от забот, от принятия решений, им будет всё позволено, но это будет несвобода, поскольку сделать-то сами они ничего не смогут.
Достоевский дает, таким образом, очень яркий художественный образ превращения людей в безвольных детей, или, выражаясь языком современным, их инфантилизации.
Можно было бы считать эту антиутопию Достоевского просто художественной выдумкой, но еще в XVII веке данная модель инфантилизации была применена на практике орденом иезуитов в Парагвае. Свой проект иезуиты осуществляли над индейцами гуарани, а назывался он «Парагвайский эксперимент» или проект «Счастливое дитя».
Известный российский и советский экономист и историк Владимир Святловский, который изучал парагвайский эксперимент, в своей работе «Коммунистическое государство иезуитов в Парагвае в XVII и XVIII столетиях» (1924 г.) сделал вывод об «умерщвлении духа», которое там методично происходило. Подчеркнем тут, что, во-первых, «коммунистичность» этого государства крайне спорна, а, во-вторых, целый ряд левых историков того времени называл «коммунистическими» любые коллективные формы организации общества (например, небезызвестный К. Каутский в своем труде «Предтечи новейшего социализма» затолкал в «предтечи» все христианские средневековые движения, протестантские секты США, не обойдя вниманием и парагвайский эксперимент).
Святловский пишет: «Вся жизнь от колыбели до могилы была распределена и планомерно размерена; скромная и спокойная жизнь, систематическая упорная и полезная работа создавали спокойное, сытое, более зажиточное в общей массе и предусмотренное заранее благополучное существование. Бедности, страданий от лишений и голода, зависти к первенству в Парагвае действительно не было. Весь коллектив в целом бесспорно благоденствовал. Эти положительные результаты смели дух вольности и создали в конце концов известную привязанность обезличенной и сытой паствы к своим руководителям»***.
О чем здесь идет речь? Иезуиты дали индейцам сытую, но застывшую и омертвелую жизнь, задали условия неразвития людей в этом новом созданном мире. Да, иезуиты научили индейцев ремеслам, основам незнакомой им ранее культуры, но при этом законсервировали их в этом состоянии, сделав их довольными и послушными исполнителями своей воли. Вот в чем суть парагвайского эксперимента, названного в дальнейшем «Великий инквизитор».
«На другой чаше весов в противовес поруганной свободе личности лежали ордера на равенство и сытость, на сытое равенство и равенство в сытости», — резюмирует Святловский.
Итак, предложенная модель уже имела реальное воплощение на практике. Более того, и сегодня на наших глазах человечество, не особо сопротивляясь, меняет свободу на опеку, подобную опеке взрослых над детьми. А стремительно идущий процесс цифровизации (которым все не исчерпывается) создает не бывалые ранее возможности формировать не только потребности человека, но и его решения. Это видно во всех сферах бытия, начиная от «умных» поисковых систем, подсказывающих человеку, что купить, и навигатора, подсказывающего человеку, как лучше переместиться из точки А на одной улице в точку Б на соседней, и заканчивая «оплатой лицом» проезда в транспорте. Таким образом, проект ифантилизации не только не представляет собой умозрительную схему, но и плавно осуществляется.
Так в чем же заключается процесс инфантилизации? По этому вопросу уже написано много работ, им занимаются достаточно давно. Здесь важно различать инфантильность и инфантилизацию. Инфантилизация, как очерчено ранее, — это искусственно созданный процесс в обществе, при котором человеку навязывается стремление сохранять свою детскость и консервироваться в ней, не желая взрослеть. Таким образом, если инфантилизация — это процесс деградации человека, то плохо ли сохранение детскости в человеке (инфантильности) — это вопрос спорный и неоднозначный.
Инфантильность — это незрелость человека, которая выражается в задержке становления личности и в сохранении детских качеств, безусловно, лишающих личность самостоятельности. Это понятие впервые было введено в 1864 году французским психиатром Эрнестом Ласегом, который отмечал у некоторых лиц беспомощность, неуверенность в себе, наличие особой потребности в чьей-либо заботе, чьем-либо авторитете. Но это естественный процесс, психическое отклонение. Поэтому какой-то процент инфантилов всегда присутствует в обществе.
Также есть часть людей, которая сознательно хочет сохранить какие-то детские привычки. Это связано с тем, что в современном мире мечтания и надежды, которые были у человека в детстве, часто оказываются обманутыми. Реальность травмирует человека, и эти травмы не дают ему сформироваться полноценной личностью. И тогда он становится «белой вороной». При этом такого человека нельзя назвать инфантилом. И если человек может опереться на свое детство как на источник духа, мечтаний и беспредельности, чтобы потом от него оттолкнуться, то он без труда войдет во взрослый мир.
Именно о таком пути взросления, который делает из ребенка взрослого человека, очень хорошо написал в своих произведениях французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери. Именно он сказал: «Детство, этот огромный край, откуда приходит каждый. Откуда я родом? Я родом из моего детства, словно из какой-нибудь страны». В его творчестве нет, пожалуй, книги, где бы он не вспоминал о своем детстве или как-то не касался темы детства.
Как отмечает ряд современных исследователей, процесс инфантилизации в мире происходит за счет ослабления института семьи, всемерного поощрения ЛГБТ-культуры, ускоренного развития ювенальной юстиции, а также постоянно продвигаемого глобальными СМИ «культа молодости или детскости». «Культ детскости» буквально вынуждает людей и внешне, и внутренне сохранять «детство».
Инфантилизация — это превращенная форма настоящего детства, которая подменяет основное содержание, описанное Экзюпери как «беспредельность», беззаботностью и нежеланием выходить из нее. Таким образом, инфантилизация — это процесс сохранения человеком детскости и нежелания взрослеть. Человек не готов выходить за рамки себя и взаимодействовать с этим миром, потому что это взаимодействие будет требовать от него ответственности.
И как точно этот процесс вписывается в картину Великого инквизитора, которую описал Достоевский.
«Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого.<…> Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками».
Можно сказать, что сейчас проект «Великий инквизитор» реализуется на наших глазах, в нашем обществе, в нашем окружении. Однако, прежде чем перейти к примерам того, как этот процесс осуществляется подспудно сегодня, рассмотрим то, как подобного рода индустрия инфантилизации выстраивалась прямо и явно, в том числе с применением насильственных методов, на исторических примерах.
(Продолжение следует)
Надежда Караваева
* — Е. Сабельникова и Н. Хмелева. Инфантилизм: теоретический конструкт и операционализация. Образование и наука. 2016. № 3 (132).
** — И. Мартынова, Г. Глухов. Социальная инфантилизация: отражение в языке. Вестник ВГУ. Серия: лингвистика и межкультурная коммуникация. 2019. № 3.
*** — В. В. Святловский. Коммунистическое государство иезуитов в Парагвае в XVII и XVIII ст. Издательство «Путь к знанию», Петроград, 1924. С. 46.
Там же. С. 45**