13 марта 2018 года исполнилось 130 лет со дня рождения Антона Семеновича Макаренко — всемирно известного советского педагога, автора уникальной системы коллективного трудового воспитания. В нынешнем году его юбилей отметили во многих российских городах, что не может не удивлять, потому что на протяжении последних двадцати лет о Макаренко вспоминали редко, а про его педагогическое наследие — еще реже. Сложно поверить в то, что чиновники от образования вдруг «воспылали любовью» к тому, кого до этого подчеркнуто игнорировали.
Повышенное внимание к имени А. С. Макаренко может быть связано с разработкой законопроекта о трудовом воспитании. Этот законопроект еще с 2017 года активно обсуждается Комитетом по образованию Государственной думы, интерес к такой инициативе проявили не только депутаты, но и сенаторы.
Проведенный в 2015 году всероссийский опрос АКСИО показал, что 74,7% опрошенных россиян поддерживают идею трудового воспитания в том виде, в котором она была реализована в советской школе, где ребенка учили трудиться, прививали уважение к труду через школьные дежурства и производственные практики и так далее. Но о таком ли методе воспитания идет речь в законопроекте?
В Советском Союзе трудовое воспитание было средством воспитания достойного гражданина в соответствии с коммунистическим идеалом. После перестройки советскую идеологию из образования убрали, а на «педагогическом олимпе» воцарился идол «свободного развития личности». Российское государство сняло с себя заботу о воспитании школьников и переложило ее на родителей, мол, как хотите, так и воспитывайте.
Означает ли обсуждение закона о трудовом воспитании, что чиновники от образования пересмотрели свои взгляды и намерены вернуть воспитание в школы?
Отнюдь. Вопреки своему названию, никакого отношения собственно к воспитанию законопроект о «трудовом воспитании» не имеет. Речь идет лишь о том, чтобы дать возможность школьникам заниматься производительным или общественно полезным трудом.
Идол «свободного развития личности» по-прежнему довлеет над российским образованием. Так зачем же чиновникам понадобилось сейчас поднимать тему А. С. Макаренко?
Да, Макаренко является признанным авторитетом по части трудового воспитания. Но для Антона Семеновича труд был важен в первую очередь как средство воспитания. «Мы здесь не фотоаппараты делаем, а людей», — говорил Макаренко.
Настоящий Макаренко идолу «свободного развития личности» — непримиримый враг. Неужели российские чиновники от образования стали настолько безграмотны, что этого не понимают? Или все-таки понимают? Не собираются ли они поднять Макаренко на щит, но таким хитрым способом, чтобы оставить от его наследия только успешный детский труд, а все, связанное с воспитанием, выкинуть? Т.е. превратить Макаренко из педагога-воспитателя в симулякр?
В пользу того, что эти опасения небеспочвенны, говорят прошедшие 1 апреля в Общественной палате РФ VII Макаренковские чтения. На этом мероприятии присутствовали макаренковеды и депутаты из Комитета по образованию. Один из основных вопросов мероприятия был о том, как подверстать макаренковскую педагогику к современности.
Но любой человек, глубоко изучавший опыт Макаренко, понимает, что это невозможно сделать, если не вырвать с корнем из педагогики Макаренко то, что составляет самую ее суть.
Кумиром для Антона Семеновича Макаренко был Максим Горький. Как известно, они вели переписку и Горький помогал Макаренко в работе над «Педагогической поэмой». Вот что писал Горькому Макаренко:
«Выбирая Вас своим шефом, мы руководствовались не простым желанием носить имя известного всему миру лица, а какой-то глубокой родственностью между Вами и нами. Эту родственность мы видим и чувствуем не только в том, что и Ваше детство подобно детству наших ребят, и не только в том, что многие типы в Ваших произведениях — это наши типы, но больше всего в том, что Ваша исключительная вера в человека, нечто единственное во всей всемирной литературе, помогает и нам верить в него (выделено мною — С.Т.). Без такой веры мы не могли бы 5 лет работать без отдыха в колонии. Теперь эта вера стала и верой наших хлопцев, она создает в нашей колонии здоровый, веселый и дружный тон, которому удивляются все, кто у нас бывает».
Вера в человека — это стержень, вокруг которого выстраивается воспитательная система Макаренко. Больше уважения к человеческому достоинству человека, больше требований к человеку — это тот принцип, которым руководствовался Антон Семенович.
О каких же требованиях можно говорить в современной российской школе? В ней нет горьковского высокого идеала человека, нет требований, нет воспитания. Есть лишь «свободное развитие личности». Поэтому любые попытки подогнать Макаренко под существующую школу без кардинального изменения этой школы (а по сути, и государства) являются фарсом.
В статье «Плакальщики» (газета «Суть времени» № 272) учитель Николай Сельцин возмущается тем, что макаренковеды используют имя Макаренко для того, чтобы продвигать сомнительные, мягко говоря, инициативы.
Считая возмущение Николая справедливым и во многом его разделяя, я хочу отметить все же, что в российском макаренковедении не все так плохо, как рисует вышеназванный автор, есть два макаренковедения — мертвое и живое.
Педагогическое наследие Макаренко имеет огромное значение как для настоящего, так и для будущего нашей страны. Поэтому необходимо разобраться с макаренковедением и отделить «мертвое» от «живого» или хотя бы «полуживого» с тем, чтобы «мертвое» не возобладало над «живым».
19–20 апреля в Волгограде состоялась международная научно-практическая конференция, посвященная педагогике Макаренко. В ней принимал участие один из самых глубоких макаренковедов — Анатолий Аркадьевич Фролов.
Анатолий Аркадьевич — это ученый и педагог почтенного возраста. Ему уже более девяноста лет, он знаком со многими учениками Макаренко и с учениками его учеников.
На волгоградской конференции Фролов высказал нетривиальную мысль: «Макаренко — это не детская педагогика, не школьная педагогика, не вузовская педагогика. Это, я повторяю, социально-культурное явление. Это элементы педагогики, которые существуют в любом виде общественной деятельности. Элементы педагогики есть в нашей политике, в нашей идеологии, не говоря уже о культуре, в военном деле, во внешней политике, в сфере бизнеса. Корень социально-политический, идеологический корень всей педагогики Макаренко в том, что она повторяет педагогику всего общества».
Сейчас уже не осталось живых воспитанников Антона Семеновича, но я не сомневаюсь, что слова Фролова — «Макаренко — не детская педагогика» — они бы горячо поддержали.
По сути, Фролов говорит о том, что педагогический опыт Макаренко — не сводится к воспитанию детей. Это нечто большее. Антон Семенович говорил: «У человека должна быть единственная специальность — быть большим человеком, настоящим человеком». Вот что являлось стержнем, вокруг которого выстраивалась его педагогическая работа. Важно, что он не просто призывал к этому воспитанников, но и давал им практический образец: как жить в соответствии с этим идеалом, как раскрывать себя в коллективной и общественной деятельности.
Для выпускников колонии имени Горького и коммуны имени Дзержинского Антон Семенович был кумиром — Учителем с большой буквы, а не объектом научно-педагогических исследований.
Сообщество макаренковедов, которое оформили ученики и соратники Макаренко, находилось в сложных отношениях с советским педагогическим «мейнстримом». Хотя «мейнстрим» и относился к А. С. Макаренко с почтением, но все же он чересчур упрощал его положения, выхолащивал содержание его педагогического опыта. Уже в СССР возникли предпосылки для разделения макаренковедения на творческое («живое») и официальное («мертвое»).
Разрыв между «живым» и «мертвым» макаренковедением особенно ярко проявился во второй половине семидесятых годов. В книге «А.С. Макаренко в СССР, России и мире: историография освоения и разработки его наследия» А. А. Фролов указывает, что официальное макаренковедение в этот период возглавлял В. М. Коротов, который стремился подгонять взгляды Макаренко к советскому «мейнстриму». Позитивный опыт советских школ был объявлен вполне соответствующим макаренковским общепедагогическим и организационно-методическим принципам. Попытки исследователей-макаренковедов выйти за рамки «мейнстрима» встречали сопротивление.
В 1978 году прошли две конференции, посвященные 90-летию А. С. Макаренко. Первая конференция собрала более 400 участников, среди которых были педагоги, представители Министерства просвещения, ответственные работники ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ. Фролов указывает, что название этого мероприятия «А.С. Макаренко и современность» слабо соответствовало его содержанию.
На вторую конференцию собрались выпускники колонии имени Горького и коммуны имени Дзержинского (136 человек), педагоги и исследователи. Выступивший на конференции макаренковед-практик И. П. Иванов (один из основателей коммунарского движения, разработавший методику коллективных творческих дел) призвал отстраниться от официальной педагогики — «выйти из привычной колеи простого почитания А. С. Макаренко» и вместе творчески развивать педагогическое наследие Антона Семеновича.
«Живое» и «мертвое» макаренковедение разошлось, и этот «развод» был оформлен почти официально. Интересно, что десять лет спустя, когда в перестройку и после нее начнутся жесткие нападки на Макаренко, «мертвое» макаренковедение уйдет без сопротивления, а «живое»... «Живое» — деформируется, но выстоит, и будет давать отпор клеветникам.
Ярким продолжателем традиции «живого» макаренковедения был педагог-практик Ричард Валентинович Соколов. Более 50 лет жизни он отдал работе с детьми. Но Ричард Валентинович был не только практиком, но и исследователем. Он проделал огромную работу, изучая опыт общественно-педагогических движений — трудовой колонии С. Т. Шацкого, трудовой колонии и коммуны А. С. Макаренко, Тимуровского движения (возникшего по книге А. П. Гайдара), коммунарского движения (одним из основателей которого был И. П. Иванов) и других.
Ричард Валентинович говорит об особой миссии общественно-педагогических движений в жизни общества: «Каждое из них [движений — прим. С.Т.] в свое время (во время той или иной социокультурной ситуации) работало. Т.е. осуществляло в обществе очень важные функции, связанные с социализацией подрастающих поколений. Это еще и (очень мало пока сознаваемая в нашем обществе по ее важности) функция воспроизводства в обществе социального слоя альтруистов. Термин „альтруизм“ в данном случае берется не столько в аспектах „милосердия“, “благотворительности“, „добрых дел“, что традиционно представлено как социальные ценности в культурах, имевших влияние христианства, сколько в аспекте „профилактики отчужденного отношения к труду“».
Ричард Валентинович адресует здесь к Марксу и его пониманию отчужденного труда. Если примером отчужденного труда является работа, направленная на заработок средств к существованию, то свободным от отчуждения является труд осмысленный — осуществляемый ради желания менять мир, жить в соответствии со своими идеалами. Если тимуровец помогает пожилой женщине наколоть дрова, то это его добровольный труд, в котором он реализует свои представления о добре и зле, о правильном и неправильном. Вот о каких «альтруистах» говорит Соколов.
Отметим, что существует близкое по смыслу понятие «новый человек». В лекции о воспитании нового человека первый нарком просвещения СССР А. В. Луначарский говорит: «Сознайтесь, что его [педагога — прим. С.Т.] руками вы растите ту здоровую ветку, ради которой мы боремся, ради которой мы существуем, без которой нам не стоило бы жить и бороться. Это самое важное, что есть в нашей борьбе. Этого сознания у нас еще нет. Это сознание должно быть. Только тогда возможна будет выработка нового человека». Мечта о создании «здоровой ветки» активных людей, творцов — это мечта коммунистическая. Эту мечту ярко характеризуют слова А. М. Горького «Человек — это звучит гордо».
Другое дело, насколько сумели советские коммунисты эту мечту реализовать. Ведь на практике получалось так, что воспитательные общественно-педагогические движения, о которых пишет Соколов, возникали и жили вне педагогического «мейнстрима» СССР. Как только их прибирали к рукам, формализовали их работу, привязывали к школе или комсомолу, — они быстро умирали. Соколов объясняет это конфликтом «мертвой» и «живой» педагогики как таковых, а не только макаренковедения. Не будем сейчас углубляться в вопрос о «мертвом» и «живом» в педагогике, вернемся к теме макаренковедения.
Педагогическое наследие Макаренко имеет скрытый потенциал по трансформации человека и преобразованию общественной жизни — таков постулат «живого» макаренковедения. Поэтому Фролов и его коллеги говорят о том, что Макаренко нельзя втиснуть в узкие рамки школьной педагогики. Анатолий Аркадьевич подчеркивает общественно-историческое значение опыта А. С. Макаренко:
«Настоящая революция не только разрушает. Это, как Ленин говорил, «нам нужно освоить все выработанное человечеством». Настоящая революция сохраняет и закрепляет ценнейшее из того, что было и есть в истории страны, но она беспощадно разрушает то, что стоит на пути прогресса, мешает человечеству и человеку жить лучше, веселее, успешнее — для общего блага и для общего счастья. В таком смысле революцию Макаренко принимал.
Я сегодня не случайно сказал, что Макаренко развивает генеральную социально-педагогическую линию Жан Жака Руссо — идеолога Французской буржуазной революции. Идеолога, выдвинувшего лозунг — «Свобода, равенство и братство». Революционеры это сделали — они подавили аристократию, подавили монархию, поддержали и восстановили право трудового человека. В этом смысле, повторяю, Макаренко — революционер в педагогике. Он отражает самое лучшее, что было в советской стране — в ее стремлении, в ее идеалах».
В то же время А. А. Фролов скептически настроен к возможности применять педагогику Макаренко в современном российском обществе. По его словам, как только школа начинает вести хозяйство и выходит в условия рынка, начинают действовать рыночные законы со всеми соответствующими последствиями.
«Кто пытался работать практически — мало что удавалось. Уже 16 Конкурсов имени Макаренко „школ-хозяйств“ провел Алексей Михайлович Кушнир. Я говорил ему: „Кушнир, большое тебе спасибо за то, что ты показал, что принцип производственного воспитания Макаренко весьма ограничен в применении в современных социально-экономических условиях»“.
Впрочем, главное препятствие — не в условиях хозяйствования, а в том, что в школах отсутствуют условия для воспитания, а без воспитания система Макаренко просто не выстраивается. Фролов подчеркивает важность воспитания в коллективном труде: «Воспитание человека трудящегося, с чувством достоинства, что он хозяин, а не подневольный работник. Без этого человек будет „мошкой, которая только ждет кормежки“, не умеет и не хочет работать, а хочет эксплуатировать кого-то, делать деньги из воздуха, тащить друг у друга из карманов».
Подводя итог, необходимо сказать, что нынешнее макаренковедение находится, действительно, не в лучшем состоянии. Капитализм вытеснил макаренковедов в «катакомбы». Они сохраняют память о Макаренко и его продолжателях, но возможностей заниматься практической деятельностью в «катакомбах» мало. К сожалению, дело Макаренко в «катакомбах» постепенно умирает. Уже не осталось в живых учеников Антона Семеновича, уходят из жизни крупные практики и заменить их некому. Анатолий Аркадьевич Фролов характеризует состояние современного российского макаренковедения словом «бардак»: «Поминания, празднования, выражение почтения. Говоря: участвовало столько-то человек, были такие-то мероприятия и т. д., а по содержанию, специфике наследия Макаренко — практически ничего».
Мы говорим о том, что педагогическое наследие Макаренко является ценностью, которую необходимо сберечь. Нельзя допустить, чтобы из имени Макаренко сделали симулякр, пытаясь приспособить его к нуждам чиновников от образования. И в борьбе за Макаренко мы можем опереться только на «живое» макаренковедение.
Сергей Трубников, РВС