Сторонники новой редакции статьи 116 УК РФ в лице П. Крашенинникова, А. Клишаса и В. Матвиенко хотели выяснить, как будет новая статья применяться на практике. Пищу для размышлений дает пример правоприменительной практики по 116-й статье, который показывает, как обвинение по 116 статье выносится уже в момент обнаружения синяка в школе, что произошло в случае Кристины Естехиной и ее дочки Саши. А доказательства сочиняются работниками ПДН на основании предварительных опросов ребенка в школе, о которых его просят не рассказывать родителям. Что характерно — на этих опросах ребенок не предъявляет матери никаких претензий, говорит, что дома всё хорошо. Но при этом рассказывает, что скучает по папе, который находится в другом городе, и хочет к нему поехать. Ага, зацепка. В случае травмы (например, синяка) девочке говорят — скажи, что била мама, и мы тебя отправим к папе. Заманчиво для ребенка, к тому же он верит взрослым. Так органы, которые призваны защищать семью, натравливают членов семьи друг на друга для возбуждения уголовного дела.
Судебные заседания по делу Естехиной уже позади. Но игнорирование объективных фактов, которые доказывают невиновность Естехиной, продолжается. Теперь дошел черед до замечаний на протокол судебного заседания. Всего было 9 заседаний, а протокол — единый на все заседания, и его удалось увидеть через неделю после вынесения приговора.
Сторона защиты вела аудиозаписи всех судебных заседаний. Получив протокол, мы выявили места, которые не совпадали по смыслу с аудиозаписью или вообще отсутствовали в протоколе и составили по ним замечания.
А теперь — конкретные факты: замечания на протокол судебных заседаний и их отклонение судьей. Судья отклонила замечания на протокол, использовав крайне оригинальную формулировку (видимо, чувство юмора у нее на высоте).
Итак.
«...мировой судья считает необходимым отклонить замечания, поскольку в ходе судебного заседания стенография не ведется (!), протокол судебных заседаний полно и правильно отражает весь ход судебного заседания, в нем подробно изложены вопросы и ответы участников процесса, их ходатайства, заявления, выступления, никаких искажений и неточностей не содержит, замечания, изложенные Естехиной К.В. по своей сути сводятся к переоценке представленных суду доказательств. Судья постановил: отклонить замечания на протокол, так как они не соответствуют действительности».
Юмор тут состоит в том, что к замечаниям был приложен диск с аудиозаписью, а в тексте замечаний указаны минуты и секунды, соответствующие внесенным замечаниям. Но с точки зрения судьи, аудиозапись судебного заседания не соответствует действительности. Ну не нравится судье аудиозапись, не лежит к ней душа. То ли дело — протокол. Он написан в полном соответствии с действительностью, которая устраивает судью. В этой действительности Естехина виновна, а судья — творит справедливый суд. Такая действительность судье нравится, но она опровергается аудиозаписью! А значит, аудиозапись не соответствует действительности, всего-то и делов.
Чем же не устроила судью аудиозапись?
Во-первых, психолог СРЦ (социально-реабилитационный центр) Чухрова не узнала сидящую рядом с ней представителя опеки Бахвалову, которая на суде фигурировала в качестве законного представителя несовершеннолетней дочки Кристины Естехиной. Хотя Чухрова и Бахвалова должны были дважды встречаться во время опроса и допроса Саши Табачной, кроме того, четыре раза при проведении экспертиз, на которых они якобы вместе присутствовали.
Этот неудобный момент в протоколе допроса не указан.
Но если психолог не узнала законного представителя, с которым она, как следует из протоколов допроса, опроса и экспертиз, многократно встречалась, — это может означать только одно: что Бахвалова при всех этих процедурах не присутствовала. А, значит, опрос и допрос Саши недействительны, так как их нельзя было проводить в отсутствие законного представителя несовершеннолетнего!
Но если допрос недействителен, а других доказательств у суда нет, то приговор вынесен безосновательно.
Поэтому судья не могла не отклонить замечания, не может же она признать, что вынесла приговор... исключительно из личной неприязни к подсудимой.
Во-вторых, в ходе допроса Саша Табачная попросила, чтобы ее допрашивали без Чухровой и Бахваловой, судья ей в этом отказала. А ведь девочка была готова рассказать и объяснить, почему в СРЦ она якобы давала показания против мамы. Защита обеспечила явку независимого психолога, предоставленного Валеоцентром. Но судья отклонила ходатайство защитника о допросе в присутствии независимого психолога и настояла, чтобы допрос проводился с Чухровой (психологом СРЦ, свидетелем обвинения), которую Саша боится и при которой не хочет ничего рассказывать.
Эта просьба Саши также не попала в протокол судебного заседания.
Следующий важный момент — ознакомление потерпевшей несовершеннолетней с протоколом ее допроса, который производился в рамках уголовного дела (19.11.2015 г.). На аудиозаписи судебного заседания от 05.10.2016 прекрасно слышно, что судья спрашивает у Саши Табачной — ее ли эта подпись на 68 странице. Однако 68 страница — это не допрос (который был в рамках уголовного дела), а опрос, который был до открытия уголовного дела (11.11.2015 г.), он не может являться доказательством для суда. Однако судья почему-то спрашивает Сашу именно про 68 страницу — не ее ли там подпись?
Протокол допроса Саше так и не показали. Судья предложила другие показания не зачитывать и Сашу о них не опрашивать: «Ну, если ты не хочешь, мы не имеем права тебя заставлять. Есть еще вопросы? Я думаю, другие показания мы не будем, они аналогичны».
Почему так важно, что Саше не показали протокол допроса? Потому что суду были предъявлены доказательства того, что допроса вообще не было, а именно: в школе выдали справку, что в то время, когда, согласно дате, производился допрос, Саша находилась на занятиях; в СРЦ выдали копию журнала посещений, — в день допроса Бахвалова и дознаватель Горшкова (которая якобы проводила допрос) не зарегистрированы в журнале посещений, а значит, их не было в СРЦ в этот день. Кроме того, сама Саша посылала в суд ходатайство о почерковедческой экспертизе, так как сомневается, что в протоколе допроса ее подпись, а также сообщает, что Бахвалову впервые увидела только на суде. Суд отказал потерпевшей, так как... верит Бахваловой, утверждающей, что она везде была. Сила авторитета такова, что суд верит представителю опеки на слово, доказательств в данном случае не требуется...
Прокурор заявил следующее: «Ваша честь, как раньше мной было указано, при допросе несовершеннолетней присутствовали, кроме дознавателя – процессуального лица, – иные лица, а именно, законный представитель, который находится сейчас в судебном заседании, преподаватель и психолог. Они присутствовали при этом допросе и оставили свои подписи в документе. Несовершеннолетней было предложено оставить свою подпись, которую она также оставила. На основании изложенного, полагаю, что при исследовании данного доказательства оно является допустимым, и, естественно, обвинение на нем строит свои доводы. Учитывая изложенное, что ей в предыдущем заседании демонстрировался данный документ, несовершеннолетняя удостоверилась в том, что это она поставила, посмотрела, познакомилась, и, заявляя данное ходатайство, я не понимаю, какой в этом смысл и не вижу необходимости в рассмотрении дальнейшего вопроса о проведении экспертизы или сомнений в ее подписи» (речь идет о допросе 19 ноября 2015 года — единственном допросе потерпевшей, который был в рамках уголовного дела, — это единственное доказательство вины Естехиной для суда).
Возражение прокурора против почерковедческой экспертизы, о которой просит Саша Табачная:
Прокурор авторитетно заявляет, что потерпевшей был предъявлен текст допроса и что она подтвердила свою подпись. Еще раз смотрим, — что там на 68-й странице?
Судья в приговоре, возражая против аргументов защиты о том, что допроса не было (справка из школы и выписка из Журнала посещений), заявила, что школа находится в одном здании с СРЦ (у них разные адреса), журнал посещений вообще ни при чем, так как туда не всегда и не всех вносят. А также судья еще раз в приговоре подчеркнула, что Саше был предъявлен протокол от 19.11.2015 (на минуточку, это вообще-то 245 страница!), и Саша подтвердила свою подпись:
Но, как следует из аудиозаписи допроса, Саше показывали 68 а не 245 страницу.
Почему же судья не показала Саше допрос от 19 ноября? Ведь 5 октября защита еще не предъявляла доказательства о том, что допроса не было. Что стоило судье показать настоящую, а именно 245 страницу дела? Зачем судье говорить неправду, утверждая, что девочке показали ее подпись под протоколом допроса, когда ей на самом деле показали 68-ю страницу?
Складывается впечатление, что судья заранее знала о том, что допроса не было, и подстраховалась, показав Саше ту страницу, где она действительно ставила подпись (а именно в опросе от 11.11.2015, — это ей посоветовал сделать папа, так как Саша заболела в СРЦ, и родители испугались, что из-за оказываемого на нее со стороны Чухровой и ПДН давления девочка окончательно утратит здоровье, поэтому разрешили ей подписывать всё). По всей вероятности, после того, как Саша 1 (один) раз согласилась поставить 11 ноября 2015 г. свою подпись в ходе опроса (на котором как раз присутствовала Хмель, о чем вспомнила Чухрова), все остальные документы в деле заполнялись уже без Сашиного присутствия, в том числе и подписи ставились за нее. Ведь если спросить Сашу «ты подписывалась?» — она, вспоминая 11.11.2015, ответит — да. А речь может идти о других документах, например, от 19.11.2016 и не только. Но допроса 19.11.2015 не помнит не только Саша, но и психолог СРЦ Чухрова. Она вспоминает, что там присутствовала Хмель, а это опять опрос от 11.11.2015... Кроме того, допрос от 19.11.2015 дословно и почти до запятой повторяет тот самый опрос от 11.11.2015, т. е. написан методом «копировать-вставить».
В дальнейшем еще предстоит выяснить, кто же является автором того сочинения, которое заставляли подписывать Сашу. Саша на суде сказала, что сочинила всё не она. А кто? Она бы рассказала, но боялась Чухрову. А судью это устроило. Ей, видимо, и не нужно было, чтобы девочка всё рассказала, и именно поэтому Чухрову оставили и допрашивали Сашу при ней, несмотря на просьбу ребенка проводить допрос без нее (права ребенка, три ха-ха).
Пока что точно известно только, что версия о том, что мама намеренно облила Сашу кипятком, принадлежит Хмель, о чем она сообщила в Узловую (обнаружение признаков преступления), но это ни к чему не привело, так как в Узловой не оказалось таких, как Сокиркин, Хмель, Чухрова и Бахвалова и уголовное дело об облитии кипятком там открывать не стали. Наверное, получив от Хмель депешу, долго вздыхали и крутили пальцем у виска. Открыли дело об избиении... Но об этом в следующей статье.
Итак, единственного доказательства, на котором основывается судья при вынесении приговора, — допроса от 19.11.2015 г. — судя по всему, не было. Судья подтасовывает страницы дела, а затем не вносит это в протокол заседания, но объявляет в приговоре, что якобы ознакомила потерпевшую с тем, с чем должна была ознакомить.
И это лишь небольшая часть подлогов и подтасовок, которые были в ходе судебного заседания по 116-й статье УК РФ. Сколько нужно их предъявить господину Крашенинникову и его соучастникам, чтобы прекратить позорную практику осуждения родителей по сфабрикованным делам?
Юлия Гончарова, РВС