15 октября, выступая на форуме Общероссийского народного фронта «Качество образования во имя страны» в Пензе, В.В. Путин высказал свое мнение по поводу пресловутой ювенальной юстиции (далее ЮЮ):
Ювенальная юстиция <…> представляет из себя угрозу вмешательства в дела семьи. Это очень опасная вещь. Во многих странах себя не оправдала эта практика, она такая — 50 на 50.
Этой репликой он отреагировал на выступление Ольги Березиной, председателя профсоюза работников образования Ямало-Ненецкого автономного округа. В своем докладе она говорила о недавно принятой Правительством РФ «Концепции развития служб медиации в целях реализации восстановительного правосудия» и указала на тот факт, что сегодня ювенальная юстиция мимикрирует и просачивается в российское законодательство под видом т.н. «дружественного к детям правосудия».
Я не знаю, как идея ювенальной юстиции перекочевала в этот нормативный акт, что там сохранено от ювенальной юстиции, в чем новизна или это просто камуфляж. Я обещаю, что мы обязательно к этому вернемся, - заверил президент. Кстати, еще в начале 2013 года на учредительном съезде общероссийской организации защиты семьи «Родительское всероссийское сопротивление» В.В. Путин, соглашаясь с мнением родительской общественности, подчеркивал, что ювенальная юстиция не подходит для российского общества и что незаконное вторжение в семью неприемлемо.
Лоббисты ювенальной юстиции в России потрясающе настойчивы. И если общественность сопротивляется ее продвижению, то надо искать обходные пути. Так действительно, в 2009-2010 годах (когда возник выраженный антиювенальный протест православной общественности) все российские деятели проювенального толка стали, что называется, «переобуваться на ходу». И теперь они всячески избегают употребления словосочетания «ювенальная юстиция», подменяя его другими терминами вроде «дружественное к детям правосудие» или «восстановительное правосудие» (далее – ВП). Детский омбудсмен Пермского края Павел Миков чуть ли не в каждом своем интервью первым делом пытается нас убедить в том, что ювенальная юстиция – это исключительно правосудие для детей, а приписывание этому благородному понятию антисемейного значения – это, знаете ли, нагнетание социального страха. К слову, Миков хотя бы честно признает, что подобные «переименования» ювенальной юстиции явились вынужденной мерой, вызванной резко негативным отношением к ней россиян. Но что касается клятвенных заверений в том, что эта система не имеет никакого отношения ни к защите прав детей в ущерб правам родителей, ни к действиям органов опеки по части вторжения в семью, то это банальная и бесстыдная ложь, о чем мы писали ранее [1, 2].
А дабы не вдаваться больше в пространные рассуждения на этот счет, просто приведем две цитаты Павла Микова, произнесенные в разное время.
2009 год:
...сводить ювенальную юстицию только к существованию специального детского суда - это было бы слишком узко и неверно. Ювенальная юстиция - это система, начинающаяся с ранней профилактики детского и семейного неблагополучия и заканчивающаяся сопровождением несовершеннолетних правонарушителей, отбывших наказание.
Но никакого отношения такая работа к ювенальной юстиции, о которой идет речь, не имеет. Это абсолютно другая тема, и она связана с социальной работой с неблагополучными семьями. Предупреждение, лишение родительских прав, предупреждение жесткого обращения с ребенком в семье и так далее.
Таким образом, сам омбудсмен еще недавно открыто пропагандировал ювенальную юстицию как систему широчайшего внесемейного контроля за воспитанием ребенка, а теперь заверяет всех, что речь идет только о специальных судах.
Прежде мы сосредотачивали свое внимание именно на социальной, «профилактической» компоненте ювенальной юстиции (контроль за семьями, вторжение в семью, изъятие детей), практически полностью игнорируя компоненту судебно-правовую. А ведь это, по факту, бомба замедленного действия. И ударяет она одновременно и по детям, и по правосудию в целом.
Ювенальную юстицию в узком смысле слова, как систему судов для несовершеннолетних и обслуживающей их инфраструктуры социальных работников, начали внедрять в России с конца 1990-х годов. В качестве одной из важнейших экспериментальных площадок для такого внедрения послужила, как вы уже догадываетесь, Пермская область (с 2005 года – Пермский край). В 2002 году здесь силами Татьяны Марголиной (на тот момент занимавшей пост заместителя губернатора) и в тесном сотрудничестве с НКО «Судебно-правовая реформа» стартовал пилотный проект по внедрению так называемого «восстановительного правосудия».
Сегодня сторонники ВП позиционируют его как альтернативу «карательному» правосудию, якобы призванную исправить недостатки современной уголовной системы. Они уверяют нас в том, что если преступник (в ювенальной юстиции говорят – «правонарушитель», даже если совершено особо тяжкое преступление) увидится с жертвой, а жертва выразит все свои чувства, то малолетний хулиган раскается, возместит ущерб и встанет на дорожку исправления. Задокументированные результаты такого «раскаяния» и «возмещения ущерба» отправляются в суд, где дело могут закрыть за примирением сторон, а наказание – существенно смягчить.
Работая по внедрению восстановительного правосудия, Татьяна Ивановна, не стесняясь, реализовывала свои властные полномочия на всю катушку. И потому Пермский край стал не просто одним из пилотных регионов, а первым в России регионом, где восстановительный подход массово внедрялся в деятельность комиссий по делам несоврешеннолетних (КДН), судов, социальных и образовательных учреждений. Экспансия была стремительной. Сперва эксперимент охватывал только несколько судов Пермского края. А в 2009 году уже в каждом суде Пермского края был специальный судья для несовершеннолетних и специальный помощник судьи, который подготавливает дело несовершеннолетнего правонарушителя в соответствии с нормами ВП. И сегодня Павел Миков хвалится тем, что пермская практика развития ювенальной юстиции одобрена Верховным судом РФ и рекомендована для распространения в другие регионы. В этом контексте принятие правительством Дмитрия Медведева «Концепции развития служб медиации в целях реализации ВП» стало, безусловно, событием знаковым.
Так что же за результаты такие волшебные выдал пермский пилотный проект? Основным параметром, призванным продемонстрировать нам эффективность ВП, служит количество повторных правонарушений несовершеннолетних. В конце сентября в Перми прошла межрегиональная научно-практическая конференция «Дружественное детям правосудие в современных условиях судебной системы РФ». Выступая, Павел Миков сообщал сочувствующей публике и журналистам, что дети, прошедшие через ВП, совершают повторные нарушения в два раза реже, чем дети, которые не прошли (9% против 21%). Однако при этом он не счел нужным уточнить, что дела, направляемые в службы примирения, тщательно отбираются в зависимости от тяжести преступления и ряда других параметров. Кроме того, обязательным условием является согласие обеих сторон, что далеко не всегда реализуется. В итоге получается так, что еще до процедуры «примирения» все уголовные дела несовершеннолетних просеиваются через своеобразное сито. И это сито само по себе уже отбирает подростков, которые менее склонны к совершению повторных правонарушений. Так чего же удивляться результатам?
В своем докладе Павел Владимирович заявлял:
Если в 2012 году повторное помещение детей, уже бывших ранее в центрах временного содержания несовершеннолетних правонарушителей, составляло порядка 27%, то в 2013 году, когда начали внедряться программы, повторное помещение детей в центры составило 13%. В этом году — ещё более низкий показатель.
И все бы хорошо, но, открыв аналогичную статистику прежних лет, мы увидим, что в предшествующие годы этот показатель (повторное помещение детей в ЦВСНП) довольно динамично колебался от 10 до 30% (2005 год - 27 %, 2007 - 10,2%, 2008 - 13%, 2009 - 17%, а в 2012, стало быть, – снова 27%). В таких случаях обычно респектабельные исследователи остерегаются заявлять о безусловности положительного результата. Разумеется, если цель – изучить, а не пролоббировать. В противном же случае пригодны любые статистические махинации. Порою удивительно бессовестные. Пожалуй, в этом отношении наиболее ярким примером являются заявления Павла Микова на межрегиональной конференции «Внедрение и распространение технологий работы по профилактике правонарушений несовершеннолетних» в марте 2014 года:
Так, по статистике, дети, которые прошли по программам восстановительного правосудия, только в 7% случаев совершают повторные преступления, все остальные – в 30% случаев.
В первую очередь обращаю ваше внимание на то, что в начале года «по статистике» было 7 и 30%, а в октябре почему-то Павел Миков уже говорит о цифрах 9 и 21%. Что ж за статистика такая? Пытаясь найти происхождение загадочных 7 и 30%, мы обнаружили высказывание начальника Пермской краевой колонии Ильшата Гилязова:
Еще пять лет назад в нашей колонии повторно осужденных было не меньше 30%, теперь лишь 7%. Снижение произошло за счет работы системы восстановительного правосудия и того, что детей реже стали отправлять в колонию.
И этот далеко не безусловный опыт одной-единственной колонии преподносился детским обмудсменом как опыт всего Пермского края. А почему нет? Никто же не будет разбираться! К слову, игры с цифрами – это излюбленное занятие Павла Микова, на котором мы ловили его неоднократно.
Меж тем как нам рисуют и с апломбом преподносят красивые цифры, существует и особое мнение. Правда, высказывается оно не на пристрастной публике, а в кулуарах и в личных беседах. Так, в своем отчете по гранту, выданному на «Анализ практики распространения восстановительных технологий в Пермском крае», сотрудники НКО «Судебно-правовая реформа» делятся:
Инспектор [инспектор Подразделения МВД по делам несовершеннолетних – прим. Л.М.], у которого мы взяли интервью, считает, что после проведанных программ примирения высокий уровень рецидива. Данное представление не соответствует информации из других источников (например, представителей КДН).
Из чего мы можем заключить, что цифры КДН и ПДН, как минимум, расходятся.
Интересные вещи также сообщает корреспондент «Пермского обозревателя», побывавший на мартовской конференции по профилактике правонарушений несовершеннолетних. Оказывается, несмотря на крайне настойчивое в течение последних 10 лет внедрение в Пермском крае ювенальной юстиции, детская преступность у нас возросла на 11%. В связи с этим начальник отдела организационно-методического обеспечения деятельности подразделений по делам несовершеннолетних ГУОООП МВД России Алексей Маршавин отметил, что:
Безусловно, восстановительное правосудие состоялось. Но к чему оно привело? Мы ожидали другого эффекта, но что-то не сработало, и начался обратный отсчет.
Негативные отзывы о практике восстановительного правосудия, снабженные конкретными примерами, высказывали также работники минсоцразвития из Забайкалья и Пермского края:
В Чите случай был: ребенка судили, в итоге всё дело свели к примирению сторон и выпустили на свободу. Он вышел из здания суда, позвал друга, они купили спиртное, напились и начали хулиганить прямо у здания суда.
Или:
У подростка уже шесть условных сроков, а он продолжает совершать преступления как ни в чем не бывало, несмотря на все профилактические беседы, и точно зная, что всё сойдет ему с рук.
Но сторонники внедрения ВП об этом говорить не будут. И, напротив, в красках расскажут нам о том, как много сделано для несовершеннолетних правонарушителей и как много всего еще для них планируют сделать. Вот, например, в интервью от 1 октября 2014 года Павел Миков описывает нам ближайшую судьбу Пермской воспитательной колонии:
И из той колонии, которую мы видим сейчас с вышками, с колючей проволокой, с отрядным проживанием по 25-30 человек в отряде, к 2017 году ничего подобного, ничего похожего не должно остаться. Это будет совершенно иной тип учреждения,<…> дети будут проживать по 3-4 человека в кубрике, оборудованном полностью самостоятельным санузлом, душевой кабиной, чтобы был обязательно телевизор в каждой комнате, чтобы был холодильник, и так далее. Это абсолютно условия гостиничного типа двухуровневой системы звезд.
Ну вы понимаете, да? Мы же боремся с «карательным» правосудием!
После чего замечает, что:
…все специалисты, которые работают по раскрытию преступлений, а затем по судопроизводству по уголовным делам детей, должны, прежде всего, быть ориентированы на обеспечение интересов детей, пусть даже они в нашем общественном сознании относятся к категории преступников.
Любой грамотный юрист объяснит Павлу Владимировичу, что согласно пункту 1 части 1 статьи 6 Уголовно-процессуального кодекса РФ, уголовное судопроизводство имеет своим назначением «защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений». И никаких разночтений здесь быть не может! Кроме того, скажите, пожалуйста, в круг интересов несовершеннолетнего подсудимого входит ли предмет преступления? А уход от ответственности за тяжкое преступление? Может, тогда вору, грабителю нужно вернуть похищенное, а насильника – отпустить? Так нам стоит понимать детского омбудсмена? Напомню, что именно Миков зимой 2014 года занимался оправданием воспитанников Пешнигортского детского дома, совершивших неоднократное групповое изнасилование. Отвечая на вопросы журналистов и депутатов, омбудсмен, не вдаваясь в конкретику, как заведенный, повторял, что руководствовался защитой интересов как потерпевших, так и несовершеннолетних преступников. Видимо, подобные «объяснения» вполне устраивали вопрошающих, раз детскому правозащитнику всё это легко сошло с рук.
И наконец, дабы придать вес своим словам, Павел Миков решается сослаться на безусловный авторитет Антона Семеновича Макаренко:
Как только к нему поступали дети, он говорил: забудь, что было с тобой там, на улице, вчера. <…> давай начнем жизнь с чистого листа, с новой страницы. <…> результат макаренковской системы действительно же был очень высоким.
А давайте вспомним, в каких условиях Макаренко так говорил. Ведь после этого он включал малолетних преступников в свою, можно сказать, общину, и они все вместе начинали работать, выстраивая совместную жизнь и общее будущее. В той же системе, которую выстраивает Миков с единомышленниками, «забывают» прошлые грехи – одни, а вот живут потом рядом с несовершеннолетними преступниками – другие.
Есть интересная особенность, о которой вам тоже не расскажет ни детский правозащитник, ни его единомышленники из НКО «Судебно-правовая реформа». Как показывает зарубежный опыт экспериментов по ВП, ключевым условием для обеспечения его эффективности является община. Будь то племя индейцев либо новозеландских аборигенов, будь то церковный приход либо другая общность, в которой внутренние регуляторы поведения (порядки, устои, обычаи) сильнее внешних (Закона). В этом контексте попытки выстроить восстановительное правосудие в условиях выраженной атомизации общества, да еще и сверху, авторитарным путем, предстают то ли безумством, то ли откровенной диверсией.