Изображение: Джордж Уоттс. Маммона. 1885
Темы и смыслы, которые будут озвучены в этой статье, безусловно, заслуживают долгого и честного разговора. В этот раз мне представляется важным поговорить и порассуждать скорее на этаже философии, чем на этаже психологии. Хотя, что такое психология, как не практическое выражение философии, наряду с математикой, биологией и другими науками.
Очень давно меня беспокоит и вызывает сильные переживания проблема преобразования отраслей человековедения из дела в бизнес (речь идет о концепте «дела» в условиях русской ментальности), тех отраслей, которые связаны с развитием человеческого в человеке.
Это педагогика, медицина, культура, искусство, психология. Именно эти отрасли (для меня) являются по сути государствообразующими, а никак не машиностроение, энергетика или оборонка. К сожалению, как только эти отрасли перестали быть делом и стали бизнесом, случилась беда! И масштаб этой беды сопоставим со взрывом каких-либо мутаций, генетических поломок в результате облучения.
Для начала давайте посмотрим, чем отличается семантика слова «дело» от семантики слова «бизнес». Итак: «Дело — созидательное действие, преобразующее действительность и способное возвыситься до вершин деяния… Деяние — …знание, …смысл и цель действия, которые определяют последующую деятельность человека» (В.В. Колесов «Словарь русской ментальности»); «Бизнес — деятельность, направленная на систематическое получение прибыли».
Совершенно очевидно, что у «дела» и «бизнеса» абсолютно разные сверхзадачи. Если «дело» направлено на развитие человеческого в человеке и предполагает своей сверхзадачей преумножение духовного опыта, то «бизнес», напротив, человеческое зачастую ставит в услужение увеличению прибыли.
И, конечно, все человековеды, оказавшиеся в предлагаемых обстоятельствах рынка и так называемых бизнес-стратегий, тут же потеряли всяческую возможность заниматься человеком. В обмен на это они вынуждены были приобрести компетенции взаимодействия с потребителем. И все! Сама суть, то есть основной замысел каждого из перечисленных мной направлений в человековедческой отрасли, пропала.
С точки зрения бизнес-стратегии становится совершенно невыгодно лечить пациента так, чтобы он выздоравливал. Ведь, чем дольше он болеет, тем больше прибыли. К моему великому сожалению, я сама являлась свидетелем подобных разговоров в среде врачей, да и моих коллег-психологов…
Теперь о сфере образования. Примеры частных школ в большинстве случаев, по моему опыту общения с педагогами и родителями, являют собой скорее развлечение детей, чем обучение и развитие. И это логично. Родители детей платят немалые деньги. А сами дети внутри процесса обучения меряются гаджетами и прочими маркерами процветания, а не приобретенными в процессе обучения знаниями. Да и можно ли требовать от ученика-потребителя какого-либо напряжения? Потребитель должен получить полноценную услугу, то есть должен быть доволен.
Бизнес-стратегия одной из частных школ, название которой не хочу называть, потрясла меня предельным желанием угодить модным и популярным трендам. Это псевдодемократическая чепуха, которая сообщает о том, что «между взрослым и ребенком нет разницы», то есть они равны. Говорится и о свободе, как о возможности идти за своим интересом, правда, слава Богу, если это не нарушает правил и законов, если ты не мешаешь другим.
Вроде, красивая философия и манкая, не правда ли? Однако, последствия, в случае пребывания ребенка в такой среде, любому психологу очевидны. Это, как минимум, зашкаливающая тревожность у детей, формирующаяся в результате отсутствия необходимой и полноценной иерархии. То есть отсутствие высшей силы, авторитетной и защищающей, которая является необходимым условием для здорового формирования и развития. Дети в такой школе получают не учителей, а соратников по играм. Да и манифест школы прямо начинается со слов: «Школа — это не вертикальная структура, а сообщество разных людей…». И так далее. Вот такая бизнес-стратегия.
В сегодняшней России в среде образования совершенно не занимаются процессами развития, ведущими к потребности человека «жить в длину». Он не знает, для чего рождается, а родившись, не знает, для чего живет. Образовательное пространство абсолютно разряжено, с точки зрения высших смыслов. Смыслов, которые создают условия для формирования и появления нового Поколения.
А потому, в данный момент, на мой взгляд, существует только одно поколение — поколение советского проекта. Все остальные — просто биологическая популяция. «Поколение — общность современников, имеющих социально-психологические, идейно-нравственные и этно-культурные характеристики, сходные духовные ценности…» (М.А. Исаева — советник директора Института экономических стратегий) «Популяция — совокупность организмов одного вида, длительное время обитающих на одной территории».
И, если у Поколения образ и содержание будущего всегда определен, то у популяции будущее всегда не про Жизнь, а про смерть. То есть представители популяции рождаются, чтобы умереть. А между двумя этими событиями заняты удовлетворением физиологических потребностей, потреблением удовольствий, которыми быстро пресыщаются. А, значит, сидят на игле потребления. Абсолютное большинство, к сожалению, потребляют то, что сообразно смысловому фаст-фуду. А то, что хоть как-то понуждает их трудиться душевно или интеллектуально, вызывает неприятие. Да и СМИ обслуживают парадигму потребления старательно и последовательно!
Информационное пространство сегодня держит человека в постоянном напряжении между двух полюсов. Один полюс — развлечения, «юмор», другой — сатира, критика, «пугалки» и «расчлененка». Юмор сомнительного качества вместе с развлечениями кормят сегодня растлевающую, праздную идею — «хлеба и зрелищ». Цинизм и перечисленный выше негатив «страхуют» общество от возможного провала. И тот и другой полюсы — формы психологической защиты, обслуживающие инфантильность абсолютного большинства и нежелание (а часто уже и невозможность) взять хоть какую-то ответственность на себя. Потребляй и развлекайся, и будет тебе счастье!
Сегодняшняя заточенность в человековедческих направлениях на успех, конкуренция и борьба за привлечение внимания любым способом приобретают порой комичные формы. «Успех — высшее достижение предпринятых спешно и споро личных усилий и действий, которые поспели вовремя…» (В.В. Колесов «Словарь русской ментальности»)
Стандарты, которые в публичном поле полагают отдельные врачи, коучи, психологи никакого отношения не имеют к собственно сути этих профессий, которая, как известно, про помощь человеку. Это — шоумены, транслирующие себя и развлекающие зрителя. Давайте вспомним недавний бум и последующее разочарование, связанные с приездом к нам заморского гостя, коуча, бизнес-тренера, занимающегося темой саморазвития, Тони Роббинса. Билеты на его выступление стоили самолетных денег, и все же были распроданы возбужденным специалистам, желающим посмотреть на заморское чудо. Но чуда не случилось. А случилась банальная история — мотивационная проповедь, в основе которой лежат постулаты позитивного мышления. И еще зрителю предложили пообниматься, поднять руки вверх и ими помахать.
Шоумены от гуманитарных технологий, занятые, прежде всего, упаковкой, а не сутью, вполне соответствуют стандарту сегодняшних бизнес-стратегий, которые, конечно, про развлечение. Ведь, чем ярче, «дороже» или замысловатее упаковка, тем конкурентоспособнее «ты» или «то, что ты продаешь». Только одно маленькое, и при этом существенное, «но» — в случае с медициной, психологией и, отчасти, образованием, ты «продаешь» помощь! Помощь, которая в предлагаемых обстоятельствах рынка неизбежно вырождается в услугу… И, вот, перед тобой уже — не пациенты и ученики, а клиенты, которых ты обязан обслуживать.
Еще один деликатный вопрос: а стоит ли заниматься популяризацией специфического, профессионального, глубокого или, еще чего хлеще, научного? И возможно ли делать это в развивающем, а не развлекательном залоге? И вот каждый раз, когда я задаюсь этим вопросом, я вспоминаю передачи «Здоровье» с Элеонорой Белянчиковой, «Очевидное — невероятное» с Сергеем Петровичем Капицей, журнал «Наука и жизнь» (конечно, тот, советский, в котором науки было больше, чем «жизни»). И, безусловно, эти проекты существовали для и во имя развития зрителя и читателя. В них была заложена та необходимая простота в подаче порой достаточно премудрого содержания, которая делала возможным это развитие! Та простота, о которой очень точно говорит первый самобытный философ Российской империи, родоначальник русской религиозной философии (1722–1794 г. г.) Григорий Сковорода: «Все простое — правда, а все сложное — неправда». Та простота, о которой так часто мной сегодня цитируемый В. В. Колесов пишет: «Простота — способность человека… к внутренней открытости, способность быть легко доступным для восприятия… не случайно тело исцеляют, т. е. делают его целым и цельным, душу же прощают, т. е. делают простой, освобождают от греха и скверны». («Словарь русской ментальности»)
Возвращаясь к развлекательным бизнес-стратегиям, которые в русской культуре именуются потехой, напоминаю, что пословица «делу — время, потехе — час» возникла не случайно. И означает она буквально, что «потеха… не может составлять основу жизни» (В.В. Колесов)
Призову на помощь одного из великих композиторов двадцатого века Альфреда Шнитке (1939–1998 г. г.). Вот, что он говорит о развлекательном в той отрасли, для которой творил.
«Сегодня шлягерность и есть наиболее прямое в искусстве проявление зла. Причем зла в обобщенном смысле. Потому что зло имеет локальную окраску. Общим для любой локальности является стереотипизация мыслей, ощущений. Шлягерность — символ этой стереотипизации. Это — как консервы или таблетка с безошибочным действием: шлягер. И это и есть самое большое зло: паралич индивидуальности, уподобление всех всем. Причем шлягер является и продуктом, и причиной всего этого.
Существует обратная связь между происхождением шлягера и влиянием его на порождение новых шлягеров, на дальнейшую стереотипизацию. Конечно, какая-то механическая положительность в шлягерах есть: под аэробику крутят шлягеры, и это, наверное, хорошо (крутить Баха было бы плохо). Но в принципе шлягер в развитии искусства — это символ зла.
Теперь о другом. Естественно, что зло должно привлекать. Оно должно быть приятным, соблазнительным, принимать облик чего-то легко вползающего в душу, комфортабельного, приятного, во всяком случае — увлекающего. Шлягер — хорошая маска всякой чертовщины, способ влезть в душу. Поэтому я не вижу другого способа выражения зла в музыке, чем шлягерность». («Беседы с Альфредом Шнитке» 1994 г.)
И вот теперь абсолютно логично поговорить о культуре на примере театра. По-моему, совершенно очевидно, что театральная традиция сегодня разбавлена и размыта настолько, что становится возможным, чтобы со сцены МХАТа звучала нецензурная лексика! Тексты, да и замысел классики зачастую превращаются в нечто, сложно переносимое в содержании, при этом ярко упакованное. Таким образом упакованное, что это — уже не спектакль, а проект.
Проект от спектакля в театральной реальности отличается тем, что спектакль, поставленный в каком-то определенном театре, всегда будет сообразен традиции и эстетике данного театра. Проект же может быть вырван из ткани традиции, то есть может существовать сам по себе, реализуясь на той или иной площадке (вот любая антреприза — это проект). Проект, в котором в пределе артист становится не так уж и важен, любой достаточно легко заменим. А там, где возникают проблемы плотности содержания «подбавим музыки и трюков», глядишь, и зритель расчувствуется.
Мне сейчас можно возразить: «художник (режиссер), мол, так видит». И есть у меня аргументы ответить на это возражение. В театральной кухне существует формула — «не знаешь, как играть, играй странно, тогда на какое-то время точно удержишь внимание зрителя…» На какое-то время… Эта формула в равной степени относится сегодня и к части режиссеров, которые, как нынче принято говорить, в тренде. И им, конечно, невероятно трудно справиться с постановкой, например, классики. С тем, чтобы суметь поставить пьесу так, как она написана, и для того, для чего автор ее писал, старался!
Вся классическая литература и драматургия, впрочем, слава Богу, не только классическая, как раз о системе традиционных ценностей, то есть о духовности. О том, как совершается выбор, благодаря которому уплотняется дух и прирастает душа человека, или наоборот. А когда у режиссера задача быть продаваемым в обязательном порядке, он будет создавать продукт на потребу. Что, в свою очередь, неминуемо войдет в противоречие с классическим и любым достойным произведением. А как делать постановки про духовное и душевное, сегодня знают немногие. Ведь для того, чтобы это уметь, надо самому быть здоровой духовно-душевной плотности, быть верным делу, которому предназначен. И между «иметь» или «быть» всегда выбирать «быть».
«Мы стремимся создать первый разумный, нравственный общедоступный театр, и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь» (К.С. Станиславский). Сообразно именно этой парадигме, парадигме Дела, К. С. Станиславский и его партнеры создавали и развивали отрасль.
Когда открывали здание театра в Камергерском переулке на 1300 мест (Савва Морозов вложил в перестройку значительную по тем временам сумму), Станиславский, обращаясь к Морозову, сказал: «Внесенный Вами труд мне представляется подвигом, а изящное здание, выросшее на развалинах притона, кажется сбывшимся наяву сном. Я радуюсь, что русский театр нашел своего Морозова подобно тому, как художество дождалось своего Третьякова».
Савва Морозов до конца своих дней ведал финансами театра, он привлекал инвесторов — купцов и промышленников.
Морозов также спас Московский частный театр от банкротства и заложил в 1904 г. первый в России театр для рабочих в Орехово на 1350 мест. Зимний театр был открыт после смерти мецената в 1912 г.
Помимо театра Савва Тимофеевич оказывал поддержку А. П. Чехову, Максиму Горькому, В. О. Ключевскому, Ф. И. Шаляпину, Ф. О. Шехтелю (говорят, Шехтель на перестройке здания в Камергерском трудился бесплатно) и другим деятелям русской культуры.
Когда в 1923 г. МХАТ гастролировал в США, Станиславский рассказывал американцам о роли Морозова в судьбе театра, о его «меценатстве с чисто русской широтой». Американская бизнес-элита, субсидировавшая театральные предприятия, не могла, по словам Константина Сергеевича, «понять этого человека. Они убеждены, что меценатство должно приносить доходы».
Кстати, сам К. С. Станиславский по рождению и воспитанию принадлежал к высшему кругу русских промышленников. В 1895 году по его инициативе был создан театр для рабочих. Из-за огромного интереса рабочих к театру Станиславский купил соседний с фабрикой участок, чтоб построить еще одно театральное здание. Теперь в этом месте — «Студия театрального искусства» С. В. Женовача.
А теперь давайте оглядимся и ужаснемся! Ужаснемся потому, что вынуждены будем признать: сегодняшний театр невероятно далек от первосмысла, от того предназначения, которое определил ему К. С. Станиславский: «разумный, нравственный общедоступный театр».
Переход в бизнес разрушил среду формирования моделей помощи человеку, сообразную России. Бизнес-траектории и стратегии — это удар по языку взаимодействий, по культурным кодам.
Изображение: Оноре Домье. Гаргантюа. 1831
Про современное искусство, как об искусстве, в целом говорить довольно сложно. Его в принципе можно оценивать только так, как оценивают культуру культурологи: все, что сделано человеком — культура. Я принадлежу к той части зрительской аудитории, которая считает, что предназначением искусства является не отражение действительности, а возможность очеловечивания, то есть создание героев-парадигм, формирующих и определяющих жизнь поколений. Человеку необходимы образцы. Ему необходимо быть свидетелем того, как совершается выбор между добром и злом, и что же все-таки побеждает.
Для меня очевидно, что пространство современного искусства рождает уродов! Десакрализируются, обесцениваются принципиально важные понятия для сохранения и развития человеческого. Долг вытесняется сиюминутными интересами, любовь к отечеству — космополитизмом, дело становится бизнесом, предназначение уступает место приспособленчеству, чёрное называется белым, понятия добра и зла, истины и лжи теряют однозначность. Ложная система координат постепенно делает главное второстепенным, а то и вовсе диким для человека. И всё это в предлагаемых обстоятельствах исчезновения героев-парадигм.
Человек, в пределе, не так уж сложен и не очень многим отличается от любого другого биологического существа. Всего лишь тремя особенностями: знанием, что смертен, самоиронией и способностью полагать смыслы. Но именно эти три отличия и делают человека человеком. И, именно, к этим трем отличиям и должно быть обращено искусство. В этом обращении — залог очеловечивания. А никак не в суицидальных энергиях и расчленёнке. Никак не в голых задницах и прибитых к Красной площади причиндалах! И никакими рассказами о постмодернизме, о том, что «раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности» (Умберто Эко о постмодернизме), меня не убедить.
Ибо есть и другое понимание искусства: «искусство, как известно, прежде всего радость… По-видимому, не существует ни одного нашего переживания искусства или занятия искусством, которое не было бы связано с каким-то особым пронзительно-радостным состоянием… радостью является чувство необратимой исполненности смысла». (М.Мамардашвили «Эстетика мышления»)
Выбор между «иронично и без наивности» и «необратимой исполненности смысла» всегда делает сам художник, и больше никто! И именно этот выбор для художника, на мой взгляд, и есть сегодня подлинный выбор между полаганием себя героем или персонажем. Герой — всегда автор собственной жизни, а персонаж — просто действующее лицо чужой постановки. А, совершая этот выбор, художник, хочет он того или нет, дает возможность выбирать и зрителю.
А теперь вопрос: как так происходит, что те пространства смысла и те виды деятельности, которые призваны к развитию человеческого, работают на расчеловечивание? Кто законодатели стандартов? Как поет Петр Мамонов: «Кто, что, все делает?!»
И вот тут самое время поговорить об элитах. О том, кого же сегодня принято так называть. Исходный смысл слова «элита» означает «избранный», «лучший». В парадигме политического подхода принадлежность к элите определяется обладанием властью или влиянием на политические процессы. А еще существуют так называемые бизнес-элиты, немногим отличающиеся от элит политических. Одни — «держатели» власти, другие — денег. Но и те, и другие по сути сильно отличаются от изначального смысла понятия «элита» (подлинные элиты не стяжают ни власти, ни денег, они заняты Делом и Смыслом, а на сегодняшний день в России еще и выживанием).
Полагаю, что «держатели» денег видят в искусстве все тот же источник прибыли, а «держатели» власти — инструмент для обслуживания власти и управления. А удерживать власть и увеличивать прибыль гораздо проще, обращаясь к миру инстинктов в человеке, то есть к его животной части. Этой частью человека достаточного легко управлять. Механизмы разработаны давно. Это наглядно демонстрирует такой вид деятельности, как цирковая дрессировка, существовавшая еще в древнем Египте и древнем Риме.
Вот так и возникает устойчивый сегодняшний симбиоз законодателя стандартов и потребителя. Симбиоз, в котором, чем больше наполняется одна из сторон, тем больше (с такой же скоростью) опустошается другая. Метафора песочных часов. Чем быстрее наступает пресыщение потребителя, тем все более активным должен становиться законодатель в изобретении более жестких и предельно «странных» форм. И, чем изобретательнее и активнее законодатель, тем все более ненасытным становится потребитель. И в этой со-зависимости не так уж и важно, кто первый начал. Важно, что масштаб повреждения обеих сторон таков, что отмахнуться или пренебречь им уже невозможно.
Один из инструментов дрессировки человека — СМИ, в частности, сфера рекламы. Рекламное поле — идеальное пространство для продуцирования «смыслового фаст-фуда» и пропаганды определенного образа жизни. Идеальное пространство потому, что рекламные слоганы — это аффирмации (аффирмация — позитивное утверждение, закрепляющее требуемый образ или установку в подсознании — прим. ИА Красная Весна), мантры, если хотите, формирующие потребность в определенном образе жизни. А образ жизни как раз предлагается такой, в котором традиция труда (впрочем, любого напряжения) обесценивается, а «халява» и праздность (бесцельная жизнь, безделье) полагаются как стандарт.
Возвращаюсь к теме элит и предлагаю вам точку зрения доктора филологических наук, профессора Т. С. Садовой, ее цитату из нашей переписки 2008 года: «Если же мы говорим о „богатых“ и „аристократах“ (носителях элитарной культуры, смыслодержателях), мы должны отличать аристократию, свершившуюся как данность элиты, по миссии своей близкой к царю — помазаннику Божию. Для аристократии духа деньги — факт свершившийся, это не цель. Её цель — служение идее. Лишившись после Революции денег, русская аристократия не перестала быть смыслодержателем русской идеи, высокого образца, носителем элитарной культуры. Понятие же „богатый“ предполагает обогащение „на глазах“, некое выскочковство, выделение из множества неправедным (не родовым, не предназначенческим) путем. Так и у Чехова: его Лопахины — обогатившиеся за счет смекалки и умения наживиться на чужой непрактичности. Они — не благородные неумехи Раневские-Гаевы. Вечный спор между богатыми и благородными. Неслучайно аристократию русскую называли „благородные“, имея в виду, прежде всего, не признак денежности, а признак рода».
И, наконец, о психологии и психотерапии. Эта тема для меня, пожалуй, самая чувствительная и болезненная! Я нахожусь в профессии без малого 30 лет, и у меня на глазах с начала пресловутых девяностых отрасль из дела превратилась в бизнес. И я наблюдаю «развитие» некоторых моих коллег, выбравших бизнес-траекторию. Не случайно говорю «траекторию», ибо сказать «выбравших Путь» не поворачивается язык. Путь человека (согласно Конфуцию) — «нравственное поведение и основанный на морали социальный порядок». В русской традиции Путь — «стезя жизни … сознательно предпринятое движение, ради достижения поставленной цели… связан с Делом…» (В.В. Колесов «Словарь русской ментальности»).
Движение по бизнес-траекториям и сообразно бизнес-стратегиям в ряде случаев и правда приводит моих коллег к успеху. Только вот цена вопроса, на мой взгляд, невероятно велика. Поскольку «эффекта рассола», то есть полезависимости, избежать никак нельзя. Огурец, попавший в банку с рассолом, вынужден просолиться вместе с другими овощами, даже, если он самый неформатный, самый зеленый и самый удивительный огурец на свете.
Вот вам позиция еще одного человека Пути, героя русской истории барона Александра Людвиговича фон Штиглица — банкира, промышленника, управляющего Государственным банком России (1860–1866 гг. г.), мецената, благотворителя, который построил и сопровождал работу училища технического рисования в Питере (сегодня именуемого «МУХОЙ»). Когда его спросили, почему он все деньги держит в российских банках, он ответил: «Отец мой и я нажили всё состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе всё своё состояние».
А эти цитаты в разных источниках приписывают то Джону Рокфеллеру, то барону Ротшильду: «Основной секрет зарабатывания денег состоит в том, чтобы покупать, когда на улицах льется кровь». «Когда на улицах льётся кровь, покупай собственность».
Для меня очевидно, что на сегодняшний день поле смыслов (в человековедении прежде всего) — поле столкновения парадигм, которые я могу условно назвать парадигмами «Штиглица» и «Ротшильда-Рокфеллера»… И те, кто работают и живут сообразно парадигме «Штиглица», к сожалению, в меньшинстве.
Как только человековед попадает на рынок, он обречен на конкурентную борьбу, соперничество, а не союзничество с коллегами по цеху. У него «сердце бьется другими вершинами», он думает зачастую не о помощи, а о трансляции себя и об успехе. И таких примеров, к сожалению, я вижу очень много.
В нескольких психологических сообществах я говорила о создании этического кодекса психолога и психотерапевта. В одних сообществах на меня смотрели как на блаженную, в других я встречала такую обтекаемо-округлую позицию: «Ну, кто, мол, это будет формулировать, кто это будет оценивать?» Такой уход от вопроса. У врачей есть клятва Гиппократа, основной заповедью которой является заповедь «не навреди». Я понимаю, что совсем не все ей следуют, но она есть. Значит, есть границы, правила, закон. А какой закон есть у психолога или психотерапевта? Только внутренний ценз? Сомнительная опора, ибо господство «аристократии духа» осталось в основном в воспоминаниях! А переход в бизнес разрушил среду формирования моделей помощи человеку, сообразную России. Бизнес-траектории и стратегии — это удар по языку взаимодействий, по культурным кодам, по Логосу (Слово, Смысл, глубинная, существенная структура Бытия, закономерность мира). А, значит, удар по культуре, по образованию, по медицине и психологии как части медицины.
«Велико незнанье России посреди России… Прежде всего, выбросьте из вашей головы все до одного ваши мненья о России, какие у вас ни есть, откажитесь от собственных своих выводов, какие уже успели сделать, представьте себя ровно не знающим ничего и поезжайте как в новую дотоле вам неизвестную землю». (Николай Васильевич Гоголь)
Ментальность — совокупность эмоциональных, умственных, культурных особенностей, ценностных установок. Она формируется веками. И, конечно, чтобы ее изменить, надо уничтожить народ, веками эти ценности формировавший. Но на сегодняшний день можно смело говорить о повреждении человеческой сути в условиях, когда по ценностным основам наносится удар, в результате которого человек выбирает «иметь», а не «быть»! Это — беда. Но еще большая беда, когда человек не может выбрать. А застревает посередине, сам того не подозревая. Помните, как поет Борис Гребенщиков: «Я ушел от Закона, но так и не дошел до Любви»?
Наша ментальность — приоритет духовного над материальным (сообразно этому приоритету нам не свойственно выбирать «иметь»). Западная ментальность иная. В ее основе — протестантизм, доктрина которого гласит: «Чем ты успешней в социуме, тем ты угодней Отцу Небесному». Православная доктрина, лежащая в основе русской ментальности, говорит об обратном: «Чем ты успешнее в обществе, тем больше обслуживаешь князя мира сего».
Ситуация в человеческом царстве становится все более напряженной независимо от принадлежности к той или иной культуре. И эта драма разворачивается прямо у нас на глазах с невероятной быстротой. Отрасль психотерапии, а потом и психологической помощи начала формироваться в 1898 году, когда Зигмунд Фрейд создал психоанализ. А сегодня методов, методик, эстетик, школ и направлений — невероятное количество. Выбирай — не хочу! А прошло всего 120 лет! Связано ли это с тем, что человек расчеловечивается? Или с тем, что, несмотря на двадцать первое столетие, про человека известно совсем немного? Эти вопросы, пожалуй, могут стать отдельной главой какой-нибудь монографии, или, по крайней мере, отдельной научно-популярной статьи.
А в финале я обращаюсь к своим коллегам и напоминаю (вдруг кто-то забыл): психотерапевты, лечим мы собой! Мы и есть тот основной инструмент помощи, какой бы метод мы не исповедовали! И для того, чтобы этот инструмент работал и был эффективен, одного ремесла и крутой упаковки недостаточно. И утверждение: «психолог — тоже человек, ничто человеческое ему не чуждо», не может служить оправданием.
Призову на помощь выдающегося философа двадцатого века, уже цитированного мной выше, Мераба Константиновича Мамардашвили. «Повторю еще раз: оказывается, недостаточно психологически испытывать доброе намерение, так как есть еще что-то и это „еще что-то“ и наш шаг к нему можно назвать шагом мысленным. Намерение добра наверняка переживает любой расхлябанный человек, как трус переживает храбрость или желание быть храбрым. А „добро само по себе“ возникает потенциально тогда, когда мы… начинаем понимать, что человек — это существо, для которого не существует раз и навсегда данного естественного добра, естественной справедливости, естественной честности… Собственно, язык религии и был нужен для того, чтобы отличить человека, стремящегося к добру, от человека действительного доброго. То есть отличить добро как психологическое качество (французы в этих случаях говорят velleite — потуг, поползновение к добру) от добра как такового». («Эстетика мышления»).
И постскриптум! «Ничего личного, это — бизнес», — выражение, взятое из фильма Фрэнсиса Копполы «Крестный отец», с начала девяностых ставшее крылатым и у нас, в России. Суть его, к сожалению, продолжает быть актуальной и поныне. При том, что как раз сверхзадачей мастера было показать, к какому финалу приводит подобного рода закон. Тем, кто не смотрел это кино или, не дай Бог, подзабыл финал, настоятельно рекомендую посмотреть.
Каринэ Гюльазизова
Источник:
От Дела — к бизнесу, от человека — к потребителю, от помощи — к услуге — 1
От Дела — к бизнесу, от человека — к потребителю, от помощи — к услуге — 2