В первой части статьи я предложил рассмотреть фон, на котором возникло дело завуча школы №3 города Краснокамска (Пермский край) Елены Погоржальской как следствие шокирующего случая смерти ребенка. Теперь предлагаю обратить внимание на детали.
После смерти девочки дело на контроль взял Следственный комитет РФ (СКР). Заключение по обвинению завуча утверждалось на уровне заместителя генерального прокурора РФ. По имеющейся у меня информации, дело несколько раз закрывали, потом снова открывали, и в итоге оно дошло до суда. Сторона обвинения заявила, что ею была собрана «достаточная доказательная база».
Ту часть заключения, что была зачитана на первом заседании, я показал нашим юристам. Они тут же отметили, что оно «явно натянуто». Пояснили, что обычно обвинительное заключение пишется более конкретно, поскольку в уголовном праве гражданин нарушает то, что прямо запрещено. Обычно речь не идет о том, что человек вообще нарушил какой-то конституционный принцип, например «принцип защиты семьи» и т. п. А в этом документе «много пафоса», что как раз больше характерно для стороны защиты (апелляции к Конституции и подобным документам). Один из юристов прямо сказал: лично у него возникло такое впечатление, что дело было найдено как прецедент, чтобы потом использовать его в качестве инструмента устрашения сотрудников системы межведомственного взаимодействия (которая является частью ювенальной системы).
Я понимаю, что, во-первых, делать какие-либо выводы в ситуации, когда идет суд, преждевременно. Во-вторых, я также понимаю, что вообще очень тяжело успокоить свои эмоции, когда речь идет о смерти ребенка, да ещё и произошедшей при таких обстоятельствах. Во время написания этой статьи я сам вынужден был взять небольшую паузу в несколько дней для того, чтобы дополнительно проанализировать имеющуюся у меня информацию.
Если немного абстрагироваться от правовой стороны дела и рассмотреть сторону человеческую, то, конечно, если завуч знала о ситуации, и о том, что она близка к критической, то оправдать её бездействие нельзя. С другой стороны, если у Елены Погоржальской не было достаточных данных, чтобы сделать необходимые выводы, то в чем её вина? Должен сказать, что чем больше я анализировал информацию, тем больше крепла моя уверенность в невиновности подсудимой. Предлагаю всем рассмотреть следующие уже известные факты и сделать выводы самостоятельно.
Во-первых, должен сказать: мне не нравится то, что в СМИ уже на протяжении более года создается образ «матери, заморившей голодом ребенка». Факт в том, что сегодня мы не знаем, что в действительности произошло. Как минимум до сих пор идет следствие. Мать могла как умышленно заморить ребенка голодом (но тогда это — преступление особого рода), так и просто не оказать дочери своевременную помощь, например, в связи с непониманием остроты ситуации, возникшей на фоне собственных психических проблем.
Во-вторых, речь идет о 14-летнем подростке. Всем очевидно, что это не маленький ребенок, неспособный о себе позаботиться. О проблемах подобного возраста тоже все знают — это возраст, когда ребенок начинает ставить под сомнение авторитет родителей.
В третьих, те, кто хоть раз «лечебно голодал», знают, что голодный человек резко отличается своим поведением. Голодание сказывается на психике, у человека появляется специфический блеск в глазах, возникает ацидотический криз (определенный период резкого ухудшения самочувствия, когда организм старается синтезировать глюкозу путем неполного окисления жиров, производя токсичные соединения). Всё это невозможно не заметить, тем более в поведении ребенка, почти ежедневно ходящего в школу.
После изучения имеющейся в открытом доступе информации (показания свидетелей, факты, опубликованные в СМИ) наши психологи предположили, что у девочки в этом возрасте могла развиться нервная анорексия, которая вообще-то является психическим заболеванием. В пользу этой теории говорит то, что девочка, похоже, была перфекционисткой (как показывают свидетели: отличницей, крайне аккуратной и т. д.).
Ребенок умер 16 июля 2018 года. То есть от момента, когда девочку последний раз видели в школе (28 мая 2018 года), и до момента её смерти прошло более полутора месяцев. Мы не знаем сегодня, что именно за это время произошло. Возможно, в этот период проблемы девочки резко усугубились. Причиной могла стать тяжелая обстановка в доме: денежные проблемы и проблемы с психическим состоянием матери, у неё самой при таких обстоятельствах вполне могла случиться депрессия.
Мы не знаем сегодня, от чего именно умер ребенок и стало ли именно истощение непосредственной причиной смерти.
Экспертизу и патологоанатомический диагноз общественности не показывают, опять же по той причине, что идет следствие по делу матери. А ведь могут возникнуть вопросы как к результатам экспертизы, так и к тому, как именно она проводилась. Вдруг девочка действительно страдала от нервной анорексии или попросту не могла есть из-за какого-то иного заболевания, которое также могло усугубиться в период с мая по середину июля 2018 года и о котором та же мать не знала? Кроме того, не могу не отметить, что в ходе судебного заседания 21 августа 2019 года классный руководитель, рассказывая о проблемах девочки, заявила: она думала, что у ребенка стресс, но не знала, что у неё «болезнь». Возможно, учитель проговорилась, нечаянно выдав информацию по делу матери.
Как мне сказали врачи, даже здоровый человек может умереть в любое время от внезапной остановки сердца. Они же отметили, что про случай в Краснокамске пишут «какой-то бред», и предложили посмотреть на фото освобожденных узников концентрационных лагерей, состояние которых можно описать словами «кожа да кости». Однако люди при таких физических параметрах продолжали жить. Но девочка явно не находилась в подобном состоянии в период обучения в школе.
Например, на суде стало известно: когда в феврале 2018 года проводился плановый медосмотр, девочке была присвоена вторая группа здоровья. Врачи отметили, что таких детей много и на «Освенцим» это никак не тянет. Конечно, можно предположить, что к маю 2018 года ребенок мог ещё больше похудеть, однако, во-первых, вторая группа здоровья позволяет детям посещать уроки физкультуры, а во-вторых, как показала учитель, в мае девочка сдала нормативы по легкой атлетике и так называемый «тест Купера» (тест на выносливость). Не находите, что это как-то не вяжется с образом узника концлагеря?
Учитель тогда заметила, что девочка «осунулась на лицо», однако сказала, что у ребенка не было каких-либо проблем с физкультурой. Многие свидетели отмечают: в мае 2018 года они обратили внимание, что девочка похудела. Но из их слов становится ясно: никто из них не оценил ситуацию как критическую или близкую к критической. Свидетели говорят о том, что девочка была худой, но никто ни разу не упомянул, что заметил у неё признаки дистрофии. То есть вопрос о том, имело ли место «резкое снижение веса», остается открытым. Никто из людей, близко общавшихся с девочкой, тревогу по этому поводу бить не стал, включая классного руководителя.
Да, она рассказала завучу, что ребенок похудел. Причем на судебном заседании, которое прошло 30 августа 2019 года, учитель обратила внимание, что её первые показания были изменены следователем: она говорила, что девочка «похудела», но не говорила, что та «сильно похудела».
После того как она это заметила, она вызвала мать и поговорила с ней и с ребенком. Мать сообщила, что в курсе проблемы худобы дочери, и пояснила, что они обращались по этому поводу в больницу. Сама девочка сообщила классному руководителю: она переживает из-за учебы. При этом добавила, что плотно завтракает. Учительница в итоге предложила матери сводить ребенка к психологу. При этом, как я уже упомянул выше, она отметила, что оценила состояние ребенка как стресс, а не как «болезнь». То есть классный руководитель также не оценила ситуацию как критическую или близкую к критической, требующую какого-либо вмешательства.
Практически все сотрудники школы №3 Краснокамска, выступавшие в суде, утверждают, что семья никогда не вызывала вопросов. Девочка всегда хорошо одевалась, училась на отлично, мать по первому звонку приходила в школу, выделяла деньги дочери на классные мероприятия, поездки. При этом ребенок не был изгоем, не испытывал проблем такого рода.
Если, как я сказал выше, рассматривать ситуацию с чисто человеческой стороны, то возникает резонный вопрос: если в мае 2018 года никто, включая классного руководителя и других людей, близко общавшихся с девочкой, не стал бить тревогу и не оценил ситуацию как требующую вмешательства, то почему это должна была сделать завуч?
Знакома с семьей она не была. Как я узнал, в Краснокамской школе №3 учится около тысячи детей, и примерно половина из них находится в возрасте, близком к тому, в котором находился умерший ребенок.
У девочки были какие-то проблемы со здоровьем? Но у многих детей бывают такие проблемы, не ставить же всех из-за этого в «группу риска». Девочка похудела? Но многие дети в этом возрасте худеют, это вполне типичная проблема: мышечная масса не поспевает за ростом. Ни классный руководитель, ни завуч не являются специалистами, способными оценить подобные изменения. Кроме того, у них нет доступа к информации, являющейся медицинской тайной. Мать ребенка не была ограничена в правах, а её обязанности вытекают из родительских прав. Она сообщила классному руководителю, что в курсе проблемы и находится на контакте с медицинскими специалистами. Судя по всему, девочка подтвердила или как минимум не опровергла эту информацию.
Конечно, можно предположить, что все сотрудники школы врут по поводу того, что семья не вызывала вопросов, а также про состояние девочки, пытаясь выгородить себя. Но, во-первых, это выясняется довольно просто — есть же множество других свидетелей. А во-вторых, лично у меня не получается выдать логическое объяснение следующему: зачем как завучу, так и другим сотрудникам школы было брать на себя ответственность (и грех на душу), если им буквально ничего не стоило как присвоить семье статус группы риска, так и донести о проблеме в соцслужбы в рамках той же работы системы межведомственного взаимодействия? Как показала на суде свидетельница, ранее занимавшая пост заведующей отделом организации КДН, в школе вполне была налажена работа по выявлению «семейного неблагополучия», причем занималась этим вопросом именно Елена Погоржальская.
Кстати, про пресловутый «межвед». На суде стало известно, что отец девочки в момент произошедшего отбывал наказание по «наркотической» статье. Причем это было не первое его наказание по такой статье. При этом представители ПДН МВД (подразделений по делам несовершеннолетних) пояснили, что в этом случае они не обязаны ставить семью на учет. И передавать информацию об этом куда-либо тоже не обязаны, поскольку делают они это по запросу. Мать информацию об отце от школы скрывала (что вполне понятно на фоне того, что творят «ювеналы» в крае), то есть школа об этом никак узнать не могла. Но обвиняют почему-то прежде всего школу и сотрудника школы.
Если же рассматривать формально-правовую сторону дела, то та же бывшая заведующая отделом организации КДН при городской администрации, давая показания в суде, пояснила, что фактически у Елены Погоржальской не было формальных оснований ставить семью на учет в «группу риска». На суде она зачитала те самые постановления краевой КДН, в нарушении которых завуча обвинил тот же представитель минсоца.
Выяснилось, что даже если отталкиваться от этих спорных документов, то на тот момент в критериях постановки на учет в «группу риска» не было снижения веса, а был лишь критерий по поводу материальных проблем семьи. Кроме того, передавать определенную информацию о здоровье детей, в том числе информацию о снижении веса, в соцслужбы были обязаны лишь сотрудники медицинских, а не образовательных организаций. И понятно почему: соответствующей информацией обладают врачи, но никак не учителя.
Если принять во внимание все изложенное выше, то лично у меня возникает вопрос: почему сторона обвинения так поторопилась передать дело по обвинению завуча в суд? То есть до завершения следствия по делу матери, до вынесения решения суда по этому делу. К чему такая спешка? Не играет ли тут ключевую роль тот фон, о котором я написал выше?
Хочу отметить, что на судебном заседании по делу Елены Погоржальской, которое состоялось вчера, 10 сентября 2019 года, свидетели и эксперты сообщили новые интересные факты. Они, по моему мнению, в свою очередь говорят в пользу невиновности завуча школы №3.
Читайте также: Скандальный суд над завучем в Краснокамске. Детали и мнение