После первого года проживания в колонии нужно было сохранить ту детскую сплоченность, которая образовалась во время совместной жизни детей. Для этого детей собирали зимой на кружки в Москве, занимались с ними музыкой, а ближе к весне начали готовиться с ними к новому заезду в колонию. Девочки шили шторы и другие вещи для колонии, мальчики изготавливали столы и стулья.
Второй год не должен был пройти также как первый, колония должна была развиваться. Поэтому было решено развивать животноводство и сельское хозяйство. Для этого потребовались новые постройки. У детей появилось много новой работы, которую они делать не умели и учились по ходу дела. Было введено разделение на группы, которые занимались каким-то одним делом и достигали в этом деле большого мастерства. Затем группы менялись, обучали друг друга. Появились заведующие конкретными делами. Поначалу такое положение сотрудников настораживало, они боялись, как бы заведующие не начали задирать носы. Но этого не случилось, каждый заведующий знал, что на него возложена большая ответственность, чем на остальных. К тому же, можно было обучить нового заведующего и заняться другим делом, если свое дело наскучило (на фото - Шацкие Станислав Теофилович и Валентина Николаевна).
Самое главное нововведение второго года – это журнал, где сотрудники и дети могли писать статьи, высказывать свое мнение по волнующим их вопросам, публиковать свои стихи и рассказы. Идею создания журнала колония радостно поддержала. Журнал назвали «Наша жизнь». И очень быстро у главного редактора накопились материалы для публикации первого номера. Тексты журнала очень яркие, они приведены в книге «Бодрая жизнь». И я, как и в первой части статьи, призываю прочитать книгу «Бодрая жизнь».
«Журнал наш имел хорошее влияние на оживление жизни колонистов. Он перебывал во всех руках. Сам сотрудник-редактор очень ценил возможность высказать свои мысли; все колонисты читали журнал одни, без сотрудников, небольшими группами или каждый в отдельности. Это было особенно ценно. Нам очень хотелось, чтобы налаженность трудовой жизни детей, чего, как показывает опыт, достигнуть вполне возможно, сопровождалась ясностью детского сознания идеи жизни в колонии, чтобы в выработке ее и они принимали участие. Это так необычайно дорого, когда для маленького человека оказывается родным и пережитым лучшее из того, что может переживать человек».
К концу второго года в колонии был проведен опрос. Детям задавали 15 вопросов о жизни в колонии: Для чего мы живем и работаем в колонии? Трудна ли в колонии жизнь? Что нравится и что не нравится в колонии? Какая польза колонистам от колонии? Нужны ли нам собрания? Как смотрят колонисты на сотрудников? Дружно ли живут колонисты? Хочу ли я жить в колонии зимой? и т.д.
Все ответы были проанализированы, и вот к каким выводам приходит Шацкий:
«Первоначальное убеждение детей, что работать в колонии нужно потому, что этого хотят сотрудники, уступило место всеобщему признанию, что работа есть основа нашей жизни и этим колония больше всего и полезна. Это признание, конечно, носило все же несколько теоретический характер, так как оно не могло само по себе заставить колонистов всегда добросовестно относиться к делу. Сознательно стали относиться дети и к тому, что мешает работать недружная жизнь. Могло бы казаться, что дружба - одно, а работа - другое; могло бы быть, что внутренние нелады только лично неприятны. Но детская мысль идет дальше: между работой и дружбой есть связь, ссоры не только неприятны, но и вредны для колонии. Это - уже серьезный шаг вперед».
Одной из основных целей колонии Шацкий и его коллеги считали приобщение детей к искусству, в этом они искали воспитательный эффект, возможность сдружить колонистов.
«Основа нашей работы - привычное трудовое напряжение, равномерное расходование силы, направленной к понятной для детей цели. Но есть и еще одна сторона детской природы, которая проявляется в характерных словах, жестах и вкусах так же, как запас физических сил в простых, часто непроизвольных движениях - беготне, играх. Если жизнь в колонии дает работу рукам, то она должна помочь детям и проявить себя. Таким образом, колония станет не только местом, где маленький человек с гордостью за себя "потрудился", но и почувствовал прелесть искусства, красоты, оценил уют и привлекательность складной общей жизни».
Приобщение детей к искусству в той или иной мере происходило с самого начала образования колонии. Основными объединяющими видами искусства стали спектакли и музыка. Музыкальное образование началось с первого года с освоения очень простых вещей и затем развернулось во второй и третий год, но о ней чуть ниже. Работа над первым спектаклем началась зимой второго года жизни колонии.
«Еще перед отъездом из колонии шли разговоры о том, чтобы в Москве при посещении нашего дома по вечерам колонисты не разбивались по разным занятиям, а составили бы свою группу "колонистов", которая собиралась бы два раза в неделю для какого-нибудь "общего" дела. <…> Задача оказалась довольно сложной. По возрасту и развитию колонисты были очень различны. Летом в колонии их связывала общая работа, общая всем жизнь, в налаживании которой так или иначе приходилось и участвовать всем; места для работы хватало всем, и к тому же та жизнь была "одна", цельная по своим порядкам и настроениям. Зимой же у каждого была или своя школа, или семья, или учение в мастерской, и, разумеется, такой общности интересов уже быть не могло. Вместо общего "колонистского" труда могла сыграть здесь роль лишь идея о будущем, забота о том, как бы "не разойтись".
Спектакль объединил всех детей независимо от возраста и способностей. Актеры репетировали и делали сами себе костюмы, кто-то занимался декорациями, звуковым сопровождением. Традиция ставить пьесы перешла в колонию. Но в колонии театральное искусство нашло новую форму. Однажды, вместо того, чтобы выбирать новую пьесу, сотрудник, который занимался этим с детьми, предложил им сочинить свою. Пьеса была сочинена всем театральным активом, но она не была прописана дословно, как это делается в классическом театре, а была сформулирована общая схема, расписаны действующие лица в каждой сцене. Это подняло детей на новый уровень актерского мастерства, они начали импровизировать. Причем импровизация появлялась сама собой не на репетициях, а во время представления.
«Дети не играли пьесу, а играли в очень сложную, но интересную для них игру. В том, что отдельные маленькие артисты найдут верный тон, можно было не сомневаться: другие сейчас же почувствуют живое лицо в своем товарище и пойдут за ним».
«В каждой сцене нужно было помогать детям в самых основных вещах - говорить о характере, об окружающей обстановке, о настроении. Дети понимали все по-своему очень тонко и быстро находили те слова, которые отвечали переживаемой сцене. Так постепенно забава превращалась в глазах сотрудника в очень интересную и серьезную работу с детьми, для детей же "представление" все больше и больше походило на увлекательную игру».
Репетиций первого спектакля было немного. Сотрудник, который занимался этим, все отдал на откуп детям, помог только разделить роли и наметить общиий план действий. Он предложил им, чтобы они, когда будут готовы и отрепетируют свои сцены, подходили к нему и показывали. Дети не очень поняли такой метод работы, но за 3 дня до начала спохватились и все отрепетировали. Перед спектаклем осталось только уточнить мизансцену, кто где стоит, откуда выскакивает и т.д. Спектакль разыгрывался не на сцене, а в разных уголках колонии, где были приготовлены соответствующие декорации, если такие были необходимы. По словам Шацкого, зрители не испытывали никаких неудобств в том, чтобы перейти за актерами из одного места в другое. Часто актеры, отработавшие сцену, переходили к зрителям и досматривали спектакль вместе с ними. Такой импровизационный вариант спектакля сотрудники колонии считали наиболее эффективным для прочувствования детьми каких-то своих переживаний. Такие выводы сотрудники сделали уже после удавшегося эксперимента со спектаклем-игрой.
«Таким образом, мы не хотели бы развивать идею детского театра с артистами, талантами и волнующей публикой. Мы хотим, чтобы драматизация вошла в обыденную жизнь вместе, быть может, с другими формами детского "творчества", тогда наши представления-игры уже не станут сопровождаться таким нервным подъемом, не будут требовать публики для себя, а заполнят большой пробел в детской жизни, и вырастет здоровое "искусство в жизни детей"».
Театральные успехи больше привлекали мальчиков, девочки же больше тянулись к занятиям музыкой. Об этих занятиях пишет жена Шацкого, талантливая пианистка.
"С самого начала своих занятий музыкой с детьми я искала таких путей, таких приемов, которые дали бы возможность детям почувствовать радость от переживания музыкальных впечатлений, развить детский вкус и понимание для восприятия музыки и побудить детей таким образом к тому, чтобы они сами пожелали работать, добиваться все более и более серьезного удовлетворения для себя. Прежде чем учить детей нотам, счету и прочему, хотелось дать им возможность почувствовать радость от музыки, надо было поискать такие музыкальные произведения, которые были бы детям понятны и захватили их».
Начали они с того, что разучивали простые песенки. Это занимало девочек, но не захватывало их полностью, не давало стимула для более тщательной работы.
«Итак, надо было искать и пробовать, как к этому моменту подойти: большим затруднением было то обстоятельство, что у городских детей уже очень рано портится вкус. Фабричная песня в ее худших образцах, граммофон в трактирах и механическое пианино в кинематографах сделали уже свое дело, и приходилось считаться с тем, что у детей уже существуют свои понятия о "хорошей" музыке, о "настоящей" песне, и бороться с их предубеждением».
Прошло с тех пор 100 лет без преувеличения, а проблемы все те же.
«Я хотела, чтобы дети, хотя в самом примитивном виде, пережили тот подъем, который дает искусство. Предложила я детям устроить спектакль с пением. Удалось найти очень хорошую пьесу, Это была музыкальная сказка А.В. Никольского "В лесу", написанная просто, но со вкусом и с большой любовью. Сюжет ее - рассказ о девочке, заблудившейся в лесу и во сне увидевшей, как она попала в царство гномов и фей. Действие сопровождается красивой музыкой, танцами, хорошими музыкальными вступлениями к отдельным картинам. В сказке хотя сравнительно немного, но встречаются очень изящные хоровые номера с красивой, ясной мелодией и несколько замысловатой для неподготовленного уха гармонией».
То есть для детей была поднята планка, была дана возможность проявить себя не в песенках, а таком настоящем деле, как музыкальный спектакль.
«Что приобрели дети за это время? Они начали прислушиваться к музыке, почувствовали, что пение украсило наш спектакль. Дети увидали, что для достижения успехов в этом искусстве надо много работать и что работать для этого стоит».
Итак, к третьему году уже сформировался музыкальный актив, который понимал, зачем изучать музыку, занимался развитием музыкального слуха и изучением музыкальной грамоты. И если сначала это была небольшая группа девочек, то впоследствии к музыке потянулись все. Было несколько человек, которые совсем не были способны к музыке, но они слушали музыку вместе со всеми. Шацкая в заключении пишет:
«…для меня важно лишь указать, что искусство, как таковое, может чувствоваться детьми, что оно им близко и необходимо. Надо только найти путь к детской душе. Когда же дети поймут (вначале, быть может, очень элементарно), как много дает искусство, то они сами захотят и знаний, и навыков и станут добиваться большего, чтобы идти вперед и расширять область доступного их пониманию».
В заключении книги, описывающей первые три года жизни колонии «Бодрая жизнь» Станислав Теофилович Шацкий пишет:
«Работу свою мы не можем считать ни в каком отношении законченной, да по существу своему она таковой и не может быть: ведь суть ее заключается в искании жизненных путей воспитания и в искании не форм, а содержания работы. Поэтому мы не хотели связывать себя какими-нибудь педагогическими теориями, не считали себя приверженцами "свободного", "трудового" или "общественного" воспитания, идеи которых, конечно, близки нам по духу. Мы руководились более своим инстинктом и тем опытом, теми симпатиями, теми настроениями, которые дали нам личная жизнь и собственные наблюдения над детской жизнью. <…>
Мы видели, как еще много нужно работать, чтобы добиться установления такого уклада жизни колонии, который, естественно, привлекал бы к себе детей. Для этого нужно пройти еще долгий дуть изучения детской жизни, найти, что такое детский труд, детское искусство, детская наука и социальная жизнь. Только тогда можно будет думать о полной жизни колонии, дальнейший прогресс которой будет заключаться в достижении все большей и большей ясности, простоты.<… >
Итак, колония шла к созданию общества, но не детского только, а общества детей и взрослых. Руководители должны быть членами колонии, подобно детям, но они в то же время регулируют общую жизнь и изучают ее, чтобы самим не стоять на месте, вводить все новые и новые пути для совершенствования нашей жизни. Поэтому наша колония хотя живет и немного, но имеет большую историю неудач и завоеваний».
Так в колонии «Бодрая жизнь» создавался детско-взрослый коллектив, основанный не только на общем труде, но и на общих занятиях искусством. Дальнейшие педагогические поиски Шацкого были нацелены на развитие идеи школы, связанной с жизнью. Об этом будет подготовлена и опубликована третья часть статьи.
Анастасия Большакова, РВС.
Создание детского коллектива по Шацкому. Часть I.