В середине сентября, в Севастополе, на мемориальном комплексе «35-я береговая батарея» я увидел небольшую группу ребят в стройотрядовских курточках с надписью «Ахтиар». К сожалению, встретиться и поговорить с ними мне в тот день не удалось — разминулись. Правда, в тот день на 35-й батарее были еще и «Муравьи» — студенты из сельскохозяйственного отряда, тоже севастопольского, как и «Ахтиар». Они-то и рассказали, что в России студенческие строительные отряды (ССО) — как всероссийское движение — восстановлены, якобы по личному распоряжению Путина, и в таком качестве существуют с 2008 года.
«Ахтиар» же этим летом строил космодром «Восточный». Скажу честно, ничего подобного я, боец ССО 70-х годов со стажем, за плечами которого четыре стройотряда, не ожидал. Был растроган. Когда благодарил ребят за то, что они, слава Богу, есть, голос мой предательски дрожал, к горлу подступил комок. Я тогда даже порадовался, что разговор получился коротким. Потому что еще в течение нескольких минут после того как мы расстались, мне не удавалось справиться с нахлынувшими эмоциями. И хотя мемориал «35-я батарея» — место скорбное, и скупая мужская слеза едва ли вызвала бы у кого-то недоумение или непонимание, мне не очень-то хотелось, чтобы таким видели меня окружающие люди.
А были в том моем состоянии и боль за СССР, который мы так бездарно отдали на растерзание, и радость за то, что вот, стройотряды восстанавливают, а там, глядишь, потихонечку, шаг за шагом, будет возрождаться то лучшее, что было когда-то в Союзе. Конечно же, движение ССО я относил к лучшему, что было в СССР.
Более того, я твердо осознавал, что в моей жизни стройотряды — не просто частный факт моей биографии. Что роль их значительно серьезнее. Что тому, что я такой, какой я есть, со всеми своими страстями и убеждениями, тому, как я отношусь к людям, я обязан — в решающей степени — именно стройотрядам. Не школе. Не семье. Не работе после института. Не учебе в моем родном МАИ, если под учебой понимать учебный процесс как таковой, то есть за вычетом всего того, что в годы моей юности называлось «общественная работа».
И в основе этого моего осознания, была мысль, которую я, разменяв седьмой десяток, считаю, как минимум, не лишенной оснований. В отношении себя я полагаю ее абсолютно верной. Но и в отношении других, по крайней мере, тех, кого я знаю лично, — вполне допустимой. Формулирую я эту мысль для себя так:
«Даже один стройотряд оказывал сильнейшее влияние на формирование личности человека, три и более отряда его личность определяли».
Конечно, была еще и общага, как ее называли мы. Общага, которой посвятил свои стихи Вадим Егоров:
Направо, прямо, ещё два шага, —
общага.
Ну, здравствуй,-
сколько мы с Тобой не виделись.
Обиделась...
Не надо, глупая! Не стоит злиться.
Ты — атом. Мы же — Твои нейтроники.
Судьба кладёт пятерню на лица.
Сердца — нетронуты.
Ведь Ты всё та же.
И даже те же следы,
и привкус прогорклой хмурости.
И я по-прежнему верю в стержень
Твоей нелёгкой
недетской мудрости.
Плыву, —
в который уж раз,
в который, —
по коридорам.
По коридорам.
А время — позднее.
Плыву бесшумный и неопознанный.
И слава Богу!
Зачем шумиха?
Пусть — тихо.
Но вот я пячусь и горло комкаю, —
Из этой двери,
из этой комнаты,
глядишь — нежданно,
идёшь — непрошенно
Ты — прошлое.
Общага, вспомни, — я не был паинькой,
но иногда я болею памятью.
Ах, эта память, — всегда наплывами,
нахлынет — схлынет!
Меня, сопливого, к чему Ты только не приобщала!
Общага...
Хрустели килькой, — не ананасами.
Тонули ночью в смазливых личиках.
Вахтёр под утро ловил с поличным.
Общага!
Школа моя ненастная!
Я — Твой отличник.
Иные вехи, иные пристани.
Ты щуришь веки, Ты шепчешь пристально:
«Ушёл в элиту, зарос апломбом...»
Твои пол-литры, — мои дипломы.
Я их науку познал до донышка.
Общага — мама, общага — вдовушка!
За обесцененность обещаний
прости, Общага!
Пойми, Общага, обычных вроде
по дебрям вечера нас столько бродит
Тобою меченых,
что отбузили, отбаловали...
Над головами, над головами
как годы — гады, скользят неистово!
Глядищь — мы ими уже освистаны.
Неизлечимо
и беспощадно.
Прощай,
Общага...
Этот особый мир редких, на мой взгляд, не воспроизводимых более ни в каких других известных мне общностях людей, мир человеческих отношений. Но и она — «общага — мама, общага — вдовушка» — тоже несла на себе отпечаток нашей стройотрядовской жизни. Она была этой жизнью пропитана. Для меня в те студенческие годы так оно и было — из стройотряда в общагу, из общаги — в стройотряд. Не могу я отделить их друг от друга.
Впрочем, и это тоже следует признать, везде все по-разному.
Для кого-то студенческое общежитие за пять с половиной лет так и не становится общагой — в нашем понимании. Не становится Домом — и ничего с этим не поделаешь. Для них на протяжении всех студенческих лет общежитие — оно общежитие и есть, всего лишь место для проживания чужих, в общем-то, людей, вынужденных делить друг с другом кров. Где серый быт — в условиях скученности, весьма далекой от идеала гигиены и дефицита элементарного комфорта.
Для кого-то и стройотряды — рассадник порока.
В общем, я уверен: найдутся люди, не готовые разделить мои чувства ни по отношению к общаге, ни по отношению к стройотрядам. Я этих людей понимаю. Как минимум, я знаю сокурсников-москвичей, которые искренне недоумевали, почему мы — те, что из общаги — так трепетно относимся к цитированному выше стихотворению Вадима Егорова. При том, что Егоров для них был любимым поэтом. Именно так: он любим ими, в первую очередь, именно как поэт, и лишь во вторую — как бард.
В том же, что касается стройотрядов, очень многое определяется учебным заведением, где отряд формируется, и временем, в котором стройотряд живет. И еще — традицией, которая все и определяет. Ну, может быть, не все, но многое. Очень многое.
Я уже говорил, что о стройотрядах меня попросили рассказать друзья, мало знакомые с этим социальным явлением. Просили в связи с попыткой понять советскую коллективность. И каждый раз, когда я собирался им об этом явлении рассказать, моя мысль уводила меня от прямого ответа на вопрос, какова она, коллективность студенческого строительного отряда. Первая моя попытка ответить на этот вопрос увела меня в сторону общих рассуждений о советской коллективности и, на мой взгляд, о крайне важной и актуальной «макроколлективности» — той, что в советские времена называли «дружбой народов». И сейчас, вместо того, чтобы просто, без затей, рассказать о том, чем коллектив студенческого строительного отряда отличался от других форм советской коллективности, я пытаюсь обратить внимание на ту феноменальную роль, которую стройотряды играли в формировании личности человека — в его студенческий период жизни.
Я настаиваю на том, что эта роль была именно феноменальной.
Когда-то — в советские времена — говорилось, что профсоюзы — школа коммунизма. В последние годы существования Советского Союза, в этом мало кто был по настоящему убежден. А стройотряды, и я готов это доказать, вполне заслуживали того, чтобы называться Школой. Школой совместного труда, Школой взаимоотношений между людьми, принадлежащих к различным социальным группам, обладающих разным весом в обществе, Школой управления людьми в условиях пренебрежения материальными стимулами. Школой бытия.
Бытия в том смысле, в котором подчеркивается противопоставление — «быть, а не казаться», «быть, а не иметь».
Для меня ССО — это что-то вроде механизма (или процедуры) форсированной социализации человека. За пять лет студенческой жизни молодой человек с психологией школяра приобретал качества, которые один из моих преподавателей охарактеризовал емкой фразой: «Вас теперь не утопишь!». Он не без основания полагал, что решающим фактором достижения этого результата был учебный процесс: «Вас так учили, вас столько мордовали!». Мне же представляется, что «непотопляемость по жизни» была в значительной, а по мне так и в определяющей степени, результатом именно стройотрядовской деятельности — во всех ее проявлениях. Я был бы очень удивлен, если бы вдруг узнал, что успешный командир ССО оказался лузером — хоть в советской, хоть в постсоветской жизни.
Я не собираюсь писать историю ССО. Я всего лишь делюсь личными впечатлениями. А впечатления мои ограничены первой половиной семидесятых годов и Московским авиационным институтом. И, что необходимо особо оговорить, кругом моего общения. Впрочем, этот круг довольно-таки широк. Он не ограничен ни моей студенческой группой, ни курсом, ни факультетом. Он значительно шире. Кого-то я знал лучше, кого-то хуже. Но, повторюсь, тех кого я знал более или менее хорошо, на чье мнение я могу опереться, было много. Поэтому-то и есть у меня надежда, что мои личные впечатления могут разделить многие. Не будь этого, не стал бы я терзать клавиатуру.
А поскольку впечатлений накопилось немало, то пусть этот мой «опус» послужит неким введением к серьезному разговору о феномене, каким, на мой взгляд, являлись во времена СССР студенческие строительные отряды. Тем более, что сейчас это движение как будто бы обрело вторую жизнь.
Федор Чемерев, РВС.