Константин Юон. Симфония действия. 1922
Сергей Кургинян в передаче «Разговор с мудрецом» на радио «Звезда» от 6 апреля 2023 года
Анна Шафран: Вот с чего хотелось бы начать, Сергей Ервандович. В Стратегии национальной безопасности США среди основных врагов обозначено такое явление, как авторитаризм и, что показательно, это не терроризм, не исламский фундаментализм, не экстремизм в каком-либо своем изводе, а именно авторитаризм — не левые, не правые. Это, конечно же, является особым предметом, вызывающим интерес. Хотелось бы сегодня это обсудить: что они под этим понимают? Авторитаризм. Мы можем предположить, если ранее они обозначали как своих основных врагов такие государства, как Китай и Россия, — значит, имеются в виду, скорее всего, национальные государства, которые имеют способность и силу свои национальные интересы отстаивать, это государства, которые можно даже, наверное, в каком-то смысле империями назвать. И хотелось бы сегодня обсудить этот вопрос в свете недавнего визита в Россию Си Цзиньпина, руководителя Китая. С точки зрения экзистенциальной что это означает для нас сегодня?
Сергей Кургинян: То, что сейчас уже оформилось в виде войны с авторитаризмом как новым врагом, — это ужасно крутой поворот, который я впервые заметил, когда Кондолиза Райс, будучи, если мне не изменяет память, госсекретарем при Буше-младшем, в Каире впервые сказала: «Мы меняем всё с точностью до наоборот: все наши бывшие союзники — теперь наши враги, все наши бывшие враги — это наши союзники». Когда потом нечто сходное повторил и сам Буш, стало ясно, что это двухпартийный консенсус, — а его почти нет ни в чем другом, только в этом. Есть враг — авторитаризм. Потом, наконец, это оформилось, и стало ясно, что когда мы говорим, что не будем обзаводиться идеологией, потому что не хотим снова идеологической конфронтации, холодной войны, то наши противники будут ею обзаводиться и уже обзавелись.
Соединенные Штаты обзавелись антиавторитарной идеологией. И кажется, на первый взгляд, что это почти ничто. «Ну и что? Они против несвободы — за свободу!» Но это не так. На протяжении долгого времени авторитаризм был главным другом Соединенных Штатов, и он, этот друг, был философским маяком для движения всей западной цивилизации на протяжении очень долгого времени. Это долгое время еще называют Новым временем, временем Просвещения или эпохой модерна — оно началось, конечно, с Великой французской революции, а зародилось раньше. Мы говорили прежде, что вот — буржуазия, а вот — коммунизм и так далее, что названия «буржуазное общество» и «общество модерна» почти одинаковы. Потому что в какой-то момент, начиная с эпохи Великой французской революции, стало понятно, что прежнее устройство Запада зашло в тупик. Нельзя уже говорить, что француз — это католик, потому что есть гугеноты. Нельзя говорить, будто французов объединяет духовная скрепа и это вера в Бога, потому что хула на Деву Марию в протестантской среде вызывала дуэли между гугенотами и католиками, резню Варфоломеевской ночи и очень многое другое.
Чем объединять население? Что такое француз, если это уже не католик, если папа римский и помазание не определяют легитимность французского монарха, то что определяет-то? Что есть, в сущности, способ объединить нацию в целое? Французы сказали, что именно. Но вначале просветители должны были сказать, что наступила новая эпоха. Это эпоха разума. Богом стал Разум.
Вольтер, Дидро, Монтескье, Д’Аламбер и все остальные просветители так или иначе, кто-то более рьяно, кто-то менее, убирали Бога, чтобы поставить на пьедестал Разум.
Вольтер говорил, что, если Бога нет, его надо выдумать, но все они в целом, вся просветительская когорта говорила, что Разум — бог нового времени. Мы поклоняемся разуму.
Фестиваль Разума. Собор Парижской Богоматери, 20 брюмера. 1793
И кроме тезиса этой философской огромной группы было нечто другое. Были еще люди, которые овладели новыми производительными силами — буржуа, — всеми этими мастерскими, изготовлением оружия, доспехов, всего прочего. Сконцентрировали деньги. Выдумали новый стиль одежды — коричневые скромные сюртуки против расшитых золотом камзолов дворянства. Нашли себе философов, создали свою культуру, свою архитектуру — какие-нибудь огромные флорентийские дома, в которых они жили, с такими узкими окнами. Это не дворцы знати. Это крепости буржуа.
И всё это вместе, соединившись, выдвинуло абсолютно новый исторический проект, возглавляемый определенными радикальными протестантскими группами. И этот проект означал, что на пьедестал поставлен разум, рациональность, а богом становится не только этот разум, но и буржуазный класс как олицетворение этого разума и прогресса.
Так началась буржуазная эпоха. И Коммунистический манифест — повторяю, к этому можно по-разному относиться, но он блестяще написан — он описал, как «в холодной воде эгоистического расчета утопил» этот новый класс и этот новый проект все иллюзии, все идеалы, поставив во главу угла некий «прогресс».
Как развивалось человечество? Сначала были совсем узкие племенные группы, потом они начали обмениваться невестами, образовался род. Потом этот род превращался в племя, потом это племя превращалось в народ, объединенный той или иной религией, а потом народ превратился в нацию, имея в виду под этим рациональность и буржуазию как ее олицетворение.
Нация — это субъект модернизации. Модернизация создает нацию, а нация в свою очередь двигает всё путем модерна.
Основание модерна — это то, что бога в мире нет. Трансцендентного, то есть бога, нет в имманентном, то есть в мире, а поэтому с миром можно обращаться, в общем-то, как угодно — как повар с картошкой.
Основа — протестантизм. Этапы, по которым Запад двигался в эту сторону, очень хорошо известны. Всё началось «созданием» Чистилища — у православных его нет — как зоны некоего компромисса между Добром и Злом. Потом эту зону компромисса расширили. Дискуссия об исхождении Святого Духа токмо от Отца или от Отца и Сына имеет глубоко социокультурно-моделирующий характер. Она моделирует тип общности. Это очень важно.
Далее в протестантизме возникло фактически полное разделение трансцендентного и имманентного. Там где-то — Бог. Промысел его непонятен. Он существует вне всего и вся. А тут, на земле, как мы промысел Божий угадываем? По успеху.
Анна Шафран: Капитал как аналог божественной благодати?
Сергей Кургинян: Да-да. Избранности.
Если вас избрали, то вы богаты. Вы должны проверять это. Вы должны исступленно трудиться, исступленно рваться к богатству, растаптывать всех. Вы не должны считать, что в имманентном мире, в мире природы есть хоть что-то, что надо жалеть. Вы абсолютно безжалостны. И тогда вы угадываете, что избраны Богом, а значит имеете право жить, только благодаря своему богатству.
Иоганн Эрдман Хуммель. Игра в шахматы. 1818
Анна Шафран: Эта идея некоего компромисса, которая всячески эксплуатируется нашими западными соседями и которая, как мы видим, чем дальше, тем больше, ложилась в основу, в фундамент того, что из себя представляет эта западная цивилизация. Какая интересная мысль! И напомним еще раз, говорили о капитале как аналоге божественной благодати, то есть, чем богаче ты, тем, значит, и более избран, или угоден Богу.
Сергей Кургинян: Я всех, кто это слушает, обращаю к тому, что я уже многократно говорил, но, как мне кажется, недостаточно был услышан. Я говорю, господа, товарищи, вы все признали, что рынок определит приоритеты, что конкуренция должна носить беспощадный характер и, когда люди конкурируют, то в итоге побеждает некое развитие.
Скажите, пожалуйста, особенно те, у кого есть дачные участки. Вы пробовали осуществлять конкуренцию на своем огороде? «Свободным рынком» пользовались или нет? Вы допускаете свободную конкуренцию помидора и сорняка у себя на грядке? Если вы ее допускаете, тогда понятно, что вы искренне верите, что конкуренция расставит приоритеты.
Анна Шафран: Потрясающе!
Сергей Кургинян: Если нет, то нет. Но я никогда не мог понять одно: как люди на грядке могут выпалывать сорняки, а в остальное время верить в то, что конкуренция, рынок всё расставит по местам?
Ельцин говорил, что рынок всё решит. Ну у него это вообще носило хтонический характер, он мне всегда напоминал царя Берендея такого: «Когда заработают дремлющие силы рынка!..»
Ну так как они работают? Они беспощадно уничтожают культуру. Всю. Либо вы пашете, выдергиваете сорняки и создаете поле, и собираете урожай. Либо вы верите в лес — тогда вы занимаетесь собирательством.
Как только культура собирательства или охоты, то есть леса и природы, сменилась культурой земледелия, сразу же после этого о каком свободном рынке может идти речь? Сорняки выпалывают, культурное поле обрабатывают.
Между прочим, поначалу считалось, что это страшное преступление. Инцест, сожительство человека через соху с Матерью Землей. У этого были глубочайшие внутренние смыслы. Так же, как то, что зерно, падая в землю, истлевает, вот так и мы, когда мы ляжем в землю, будем похоронены как павшее зерно, а потом будем охвачены этим огнем преображения и воскреснем. Это же всё то же самое. В этом есть основы аграрного цикла.
Понятно, что и Осирис, и прочие древние верования — оттуда же идут. Христианство отменило чисто природную цикличность и восславило нечто другое. Я могу говорить об этом бесконечно — в чем абсолютная уникальность христианства по отношению ко всем мировым религиям, которые очень уважаю, но я же не могу не понимать, в чем тут различия.
Нет другой такой религии, как христианство.
Потому что всякие Аполлоны, Зевсы и прочие, они же сходили в мир, совокуплялись с живыми женщинами, а иногда и не женщинами, неважно. Они были в миру.
Но их было много, и они не носили абсолютный характер. А когда евреи, а перед этим, в сущности, персы, вознесли на невероятную высоту единого Бога, создав монотеизм, то нужно было быть абсолютно сумасшедшими, чтобы вочеловечить этого Бога, понимаете? Этого! Который вознесен на недопустимую для предыдущих эпох высоту. И он — вочеловечен. Христос — Бог!
Гюстав Доре. Нерадивые
Когда-то мне хотелось показать дочери пустыню Сахару. В Тунисе у меня были друзья, Тунис был мирной страной, и мы туда поехали. С нами был гид, видимо, суфий, который всё время говорил: «И Иса (Иисус), и Муса (Мухаммед) — все одинаковые, все пророки». Ехал я, ехал по этой пустыне и всё слышал: «Иса… Муса…» — и терпел, потому что я хотел, чтобы гид показал дочери всё интересное.
В конце концов, когда мы подъехали к отелю, я дал ему полагающуюся премию, поскольку он хорошо возил, и сказал: «Али, Иса не пророк, он — Бог, понимаешь?» Как он взвился! «А! Бог? Такой, с бородавками, да, прям? С бородавками, на теле волосики, да, такой вот Бог, да?..»
И стало ясно, что можно сколько угодно уважать иудаизм или ислам и относиться к ним как к великим религиям, понимая огромную ценность того, что они создали, но нельзя же отрицать, что Иса — Бог. Как только Иисус не пророк, а Богочеловек, то получается, что и человек вознесен невероятно высоко, ибо если тому Богу, который один и находится на бесконечном расстоянии от людей, обладая абсолютным могуществом, сотворил вселенную и всё прочее, этому Богу зачем-то нужно было воплотиться в человека… то как же велик человек, что он понадобился этому Богу?
Один очень крупный, мудрый раввин, когда-то, разговаривая со мной и моей женой по всяким вопросам теологического характера, сказал моей жене на какую-то ее реплику: «Деточка, неужели вы думаете, что Богу нужен человек? Вы сошли с ума. Он развлекается им, потешается… но он же ему не нужен. Зачем он ему нужен?»
Как зачем? Если он воплотился в человека, если Бог-Сын стал человеком и принял муку на кресте, — значит, он нужен, значит, он признан.
А дальше начинается главный вопрос исихазма, то есть православия. Цель-то в чем? Везде цель — спасение души, попадание в Царствие Небесное. Но тут-то цель другая — обо́жение. Иисус обладает некоей другой ипостасью по усии, то есть по сущности своей, а человек может ее снискать по энергии, но он же может снискать ее, он может обожиться, когда его постоянно обжигает эта высшая энергия, с которой он связывается. Это какие цели! Какой масштаб веры в человека!
Александр Иванов. Преображение. 1850
Я светский человек, и у меня какие-то свои представления, но нельзя же не понимать, что это создало христианскую культуру. Это! Это исступление веры в человека, в его приподнимание. Модерн восславил Разум, и он начал через этот разум говорить о том, что мы будем развиваться иначе. У нас будет рациональная общность — нация, ее будет объединять язык, культура, французы еще говорили «этос» — священные камни, конечно, территория и всё остальное. И мы будем такими. Мы уже не народ, объединенный религией. Религия остается для тех, кто в нее верит (такая ли, другая — неважно), но объединяет людей это.
И объединение на этом основании есть нация, а эта нация буржуазная по существу. Нация и буржуазия — синонимы, это не только Ленин говорил, это аксиома этапностей развития человечества от первых матриархальных общностей через роды к племенам и дальше. Нация — вот это развивает, ее оправдание в национальном развитии, суверенитете и всем прочем.
Символом устройства такого мира была Вестфальская система. Всё! Было сказано, что Разум победил, и на основе этой победы мы обеспечим всеобщий мир, процветание. К 1914 году глобализация была выше, чем в 2002 году, гораздо выше. Это будет существовать как высшая форма общности — нация и модерн.
А дальше возникает вопрос: а если передовые народы стали нациями, скажем, в XVIII веке, а какие-то отставшие лишь в ХХ, то как они должны догонять? Догоняющая модернизация — это что такое? Это авторитарная модернизация. Авторитаризм есть главное средство буржуазии и Запада в развитии стран, которые отстают.
Анна Шафран: Сергей Ервандович, очень интересная метаморфоза, как это так случилось, мы выяснили с Вами выше: с одной стороны, оказывается диктатура развития — читай авторитаризм — это было всё то, благодаря чему развивались наши западные теперешние оппоненты, с другой стороны, Кондолиза Райс вдруг, в одночасье, в какой-то момент заявила, что авторитаризм — это плохо.
Сергей Кургинян: Потом это сказал Буш, потом это начали повторять все. Неужели непонятно, что это просто крутой разворот Запада? Что делает англосакс, когда проигрывает игру? Он меняет правила! Если вы выигрываете в шахматы, он берет эту доску и бьет вас по голове, и всё. Он не будет проигрывать, он правила будет менять. В конце концов, все должны это понять, включая наше руководство, если оно еще сомневается по этому поводу. Никто не собирается делать так, чтобы вы выиграли по заданным правилам. Вы должны проигрывать! Если вы в ВТО проигрываете, то ВТО хорошая, а если вы в ВТО выигрываете (а Китай выигрывает), то ВТО плохая, и она не нужна.
В этот момент Западом было сказано, что Китай, который выигрывает у нас по нашим правилам, — это наш главный враг, точно такой же враг и Европа, которая выигрывает по нашим правилам. Значит, они будут менять правила, и Кондолиза Райс первой сказала, что это новое правило превращает хорошее — авторитаризм — в плохое, в мерзость. И мы теперь по этим новым правилам будем существовать в мире. У нас новые друзья, новые враги и новая концепция мира, в которой идея развития для всех отменена под разными предлогами, начиная с экологии и кончая тем, что авторитаризм плох. Вы не можете нас догонять, заявили американцы, у вас нет права на авторитарную догоняющую модернизацию. Вы будете отставать forever — так отныне будет устроен мир. И это было заявлено 20 лет назад.
Все думали, что они пошутили, а они все 20 лет это развивали. И судьбы наших людей, самых простых, — то, какие продукты будут в магазинах, то, как они будут жить и так далее, — всё зависит от этой загадки авторитарного модерна, который был другом, а стал врагом.
Анна Шафран: Так развитие для всех — это что-то очень неправильное в представлении наших западных оппонентов и в этом смысле, конечно, крайне интересно звучит мысль о том, что Китай начал выигрывать у них по их правилам, развиваясь.
Сергей Кургинян: Да.
Анна Шафран: Что-то пошло не так в какой-то момент.
Сергей Кургинян: Они сначала считали, что Китай будет продавать дешевую рабочую силу, а они переместят туда производства. Потому что они из-за Советского Союза и его магнетического воздействия на человечество в определенный период, закончившийся в 1960-е годы, начали идти на уступки своим трудящимся. Возникла эта «капризная француженка», получающая тысячи евро и желающая, чтобы ее профсоюзные права не ущемили. А как с такой француженкой побеждать-то на рынке, когда ей так много надо платить? Очень просто — взять китаянку, которая будет то же самое делать за 100–200 евро и считать себя счастливой. Работать будет еще больше, а еще она более дисциплинированная. Перенести туда производство.
Тогда возникло два процесса: производство начали переносить в бедные страны, а бедняки начали ехать в богатые — миграционный процесс: эти перемещаются в одну сторону, на Запад, а производственные силы перемещаются на Восток. Увидев такую комбинацию, они поняли, что начинают залетать. Могли бы понять и раньше: Индия и Китай — миллиардные страны. Если их не разваливать и не держать постоянно в нищете, то невозможно, чтобы они не начали догонять и перегонять, то есть выигрывать.
Китайцы очень ценят преуспевание, они очень правильные, упорядоченные, дисциплинированные люди. С какой стати они не начнут выигрывать? Но пока они выигрывали в сфере отверточной сборки и дешевого производства, эти терпели, но потом они начали обгонять в науке, высоких технологиях, и стало ясно, что Китай выходит на первое место по этим правилам игры. Он становится самой богатой страной. А почему тогда, собственно, доллар должен быть общей валютой, а не юань? А что будет, если доллар перестанет быть главной валютой и Соединенные Штаты лишатся печатного станка? Они сразу перепрыгнут с первого места на третье или четвертое, а когда они перепрыгнут на это место в мире, у них понизится уровень жизни, а население их раскормленное и капризное, оно начнет возбухать не так, как сейчас со своим «Черные жизни имеют смысл». Оно начнет возбухать сильнее, страна просто развалится.
Они поняли, что они залетели по крупной. Начать сразу мировую войну они боятся — это ядерная война. Давно бы начали. Ее место занимает эта средняя война на Украине, которую мы много раз обсуждали. Можно так воевать — конвенционально, безъядерно, одновременно усиливая гонку вооружений. Но самое главное — надо менять правила!
Когда у нас сейчас говорят, что суверенитет есть главное и что наконец-то мы это поняли и будем всячески проповедовать, внедрять учебники и так далее, то, простите, приходится сказать: «Поздно спохватились».
Я не оспариваю ценность суверенитета, особенно для России, понимаемого просто как самостоятельность. Но кто суверен?! Если суверенитет, — то кто суверен? Сувереном был монарх, и это определялось помазанностью, то есть Богом. Избранник Божий. Потом кто стал сувереном? Народ, нация — nation. «Глас народа — глас Божий», «народ безмолвствует» и всё прочее. Сувереном постепенно становился народ — через выборы, через всё прочее, но для этого он должен был быть нацией, субъектом развития, а это оказалось в какой-то момент очень сильно проблематизировано. Вестфальская система — система суверенитетов. И уже Киссинджер сказал: «Вестфальская система в прошлом». Мир суверенитетов отменен вместе с авторитарной модернизацией, потому что нацию, способную стать суверенной, строит авторитарная модернизация.
Один из моих хороших знакомых, который в прошлом был руководителем крупнейшей спецслужбы Израиля, встречался с главой Кот-д’Ивуара. И этот глава Кот-д’Ивуара криком кричал: «Сейчас пришли американцы, говорят о демократии. Я потратил 30–40 лет на то, чтобы из племен сделать нацию, а теперь они говорят, возвращайтесь к племенам! Что значит демократия?! Возвращаться к племенам и архаике?!»
Везде, где пытались создавать нации вне ядра этого мира, которое есть Запад, везде в этих местах что происходило? Демонтаж авторитаризма! В пользу чего? Это что, Сирия станет Францией, или что произойдет? Как только в этих странах демонтируется авторитарная модернизация, возникает архаическое исступление.
Значит, тогда архаизаторы — те, кто возвращает назад, — они становятся главными союзниками Соединенных Штатов, а это кто? Это так называемый исламизм, который британский империализм строил, начиная с XVIII века — лорд Кромер открывал первые мечети «Братьев-мусульман»* в зоне Суэцкого канала. Это давняя история. Это не ислам, это исламизм, это особый радикальный тип существования исламской великой цивилизации, в которой что отменяется? Развитие! Говорится: оно не нужно. Ведь ислам был стремительно развивающейся цивилизацией, он опережал христианство, христианство многое заимствовало у него в ходе крестовых походов и прочего. Это был просвещенный ислам. Гранада, Кордова — это же были высшие проявления просвещения, культурности, науки и так далее и тому подобное. Как он вдруг так скукожился? Кто его так скукожил где-нибудь к XVI веку, что всё это исчезло, что он перестал быть лидером?
Значит, нужно было отмоделировать псевдоислам, исламизм. Нужно было поддержать архаику, придать этой архаике новые возможности и ее поставить во главу угла. И это было сделано Западом, который взрастил особый антиислам по существу — исламизм. Как суфиев уничтожает сейчас этот исламизм? Как он уничтожает всю эзотерику великой исламской цивилизации, как он воюет против нее?! Это же тоже надо увидеть. Он стал союзником Запада, ИГИЛ** стало союзником, «Аль-Каида»* стала союзником, халифатизм стал союзником.
Что сейчас происходит в Турции? Был Кемаль Ататюрк, великий лидер Турции, который заявил: «Турция будет модернизирована, я занимаюсь авторитарной модернизацией Турции». Что сейчас говорит Эрдоган? Что он отменяет кемализм. Это казалось невозможным. Турецкие военные легли под это. Это казалось неслыханным. А кто это делает? Это не Ричард Мур из MI6 делает, и все остальные, кто одобряет этот отказ от кемализма?!
А что такое кемализм? Зачем был нужен кемализм? Кемализм был нужен для того, чтобы Турция развивалась по западным стандартам модерна, нужна была модернизирующаяся авторитарная или полуавторитарная Турция, которая должна была войти в Европу.
А Сирия? Асад? Авторитарная модернизация ведь была символом Сирии, и старший Асад был гораздо ближе к французской элите, чем к СССР. Он уничтожал коммунистов. А шах Ирана? Он любил Запад. Это же Запад его скинул и создал совершенно другую модель, думая, что Хомейни и прочие аятоллы отменят модернизацию Ирана. А тут началась религиозная модернизация, и сейчас Иран стал врагом.
Всё, что модернизируется, собирая ресурсы, создавая буржуазную диктатуру, выдвигая сильных лидеров — всё становится врагом, ибо врагом стало само развитие периферии. Ей уже нельзя развиваться. Римский клуб это объяснял тем, что нужны экологические зеленые технологии, иначе всё погибнет, кто-то это объясняет чем-то другим, но запрет на развитие стал формулой Запада, повернувшего в 1990-е годы на 180° и ставшим совершенно другим, изменившимся до неузнаваемости. Это изменение вовремя не увидели и мы. Мы продолжали идти по этой западной кальке, не увидев, что он-то по ней уже не идет. Так куда мы идем?!
Анна Шафран: В этом свете становится абсолютно понятно, почему именно таким образом складывались у нас отношения внутри страны по части экономики, когда вдруг принимались странные документы, де-факто препятствующие промышленному развитию, изменялись разные стандарты, СанПиНы и так далее — для чего? — для того, чтобы развитие было остановлено.
Сергей Кургинян: Да, чтобы остановить это развитие.
Анна Шафран: Тот же самый Лесной кодекс, если вспомнить, который развалил лесное хозяйство.
Сергей Кургинян: Остановить любую модернизацию, остановить индустриализацию. Мы-то были супериндустриальной страной, с нами провели просто деиндустриализацию.
Тут нужно понять, что всё, что произошло в России после краха Советского Союза, на десять порядков страшнее того, что происходило в Африке или где-то еще, потому что в Африке не было индустриальной структуры, не было этой гипериндустриализации советской, военно-промышленной и прочей.
Ее просто не было, поэтому ее не надо было уничтожать, ее надо было только мягко толкнуть на другие рельсы и двигать, но Россию же разрушили полностью. В Африке или в Латинской Америке заводы возникают на фоне джунглей, а у нас произошло разрушение заводов, а никаких джунглей в таком виде не было. У нас разрушался вместе высокоразвитый аграрный уклад и индустриальный, и постиндустриальный — всё разрушалось. Во имя того, чтобы привести это к некоему буржуазному стандарту. Непонятно, к какому.
Но как только Путин заявил: «Ладно, мы пойдем по западной кальке, мы будем чутки, мы хотим быть такими же, как на Западе, мы двинемся тем же путем, но мы начинаем развиваться», было сказано, что Путин — чудовище. Тут же! И чем больше он уподоблялся западной стране модерна, прогресса и развития, тем большим чудовищем он становился, как и Мубарак, как и Асад. Как и Китай, который был главным другом Запада. Целовались в десны при Киссинджере, Никсоне и прочих. Но как только выяснилось, что они начинают развиваться, — Китай стал врагом.
Развиваться можно только авторитарно. Путин самую умеренную модель авторитаризма признал, у нас Дума есть, партии и так далее. Но как только запахло какой-то вертикалью и собиранием ресурсов, и хотя бы отстаиванием ядерного оружия — всё, враг! Смертельный. Суверенитет — смертельный враг. Всё, суверенитетов нет! Они отменены.
«Вестфальская система» кончена, сказал Киссинджер, мы не строим наций на периферии, их там нет. Их и не будет.
Тогда встал вопрос о том, как с этим быть. И он встал перед турками, которые отменили кемализм, поняв, что им показывают от ворот поворот, что их никогда не примут в это модернизированное сообщество. Тогда возник Эрдоган с его халифатом, туранизмом, чем угодно еще, потому что он понял, что хода нет. Что всё, о чем мечтал Кемаль, отменено. Но то, о чем мечтал Кемаль, и то, о чем мечтали Андропов и Путин, — это одно и то же — как стать большими германиями, франциями.
Положим, Россия становится большой Германией или Францией. У нее ядерное оружие, она входит в Запад. А что должны делать американцы? Против кого базы? Их надо отменять? А что будет, если германская промышленность соединится с русским сырьем? Это кирдык им. А что будет, если Китай будет развиваться и Россия будет вместе с ним? Это опять кирдык. Значит, было заявлено, что единственное, что можно делать, — это противостоять этому даже метафизически. А для того, чтобы противостоять этому даже метафизически, нужно было приравнять демократию к хаосу и сказать, что хаос — это друг.
Дарджент Жан-Эдуард. Ад Данте 3 круг
Анна Шафран: Мы приходим к тому, что идея глобального доминирования, заложенная в основополагающих доктринальных документах Соединенных Штатов Америки, та, которую они декларируют вовне, она собой подразумевает что? Всякое отсутствие любого в каком бы то ни было виде конкурента. И когда мы говорим про авторитаризм, национальное государство…
Сергей Кургинян: Да, это конкурент — развитие.
Анна Шафран: Как раз об этом речь.
Сергей Кургинян: Если при Киплинге говорилось: «Несите бремя белых, сумейте всё стерпеть»… Ну, в общем, там много чего говорилось: что британский империализм несет миссию белых — развивать индийцев, африканцев и всех прочих, — да, разрушая их древние культуры, но их надо развивать заново, — колониализм оправдывался хотя бы этим. Теперь это отменено.
Ну в народе же как говорится? Демократия — это бардак, хаос. Но это же не так. Во-первых, демократия не существует без гражданского общества. Что такое гражданское общество, это мы можем с вами обсуждать до утра. Важно, что его нет. В потребительском обществе не может быть гражданского, это понятно. Значит, вся демократия летит к черту. Это кризис демократии, о нем говорят все.
Второе, они говорят New World Disorder, новый мировой беспорядок. Когда они перед этим сказали «Новый мировой порядок» при Буше, то это ужасно напоминало новый порядок Гитлера. Даже просто термин этот был достаточно такой… холодок по спине шел. Но потом они сказали New World Disorder, новый мировой беспорядок, то есть хаос. Они сеют хаос вне себя, дабы таким способом удерживаться на плаву. А кто может нести хаос? Террористы, вот эти исламисты, не путать с великой исламской цивилизацией. Они против модерна? Слава богу, это наши новые друзья, бен Ладен наш друг. Ему нужен халифат, ему не нужно развитие — замечательно. Салафитам не нужно развитие — прекрасно! Какому-нибудь негритюду, архаизаторам не нужно развитие — замечательно! Все архаизаторы — наши друзья. Все нации должны распасться снова на племена. Всякие источники развития должны быть уничтожены. А те, кто пытаются развиваться, должны быть объявлены авторитарными державами, которые являются главными врагами. Враг — развитие в этой доктрине, а друг — хаос.
Анна Шафран: Поэтому надо было разрушить образование.
Сергей Кургинян: Конечно, всё надо разрушать. Деиндустриализация, депопуляция, десоциализация, разрушение любых связей. Беспощадное разрушение наций в пользу любого регионализма. Глокализация что значит? Глобальная и локальная. Значит, наций нет. Никаких таких общностей нет и не должно быть. Это новые ориентиры нового Запада. Его лица не видят!
Он насылает собак этого хаоса на других, но они же идут и на него. Иначе невозможно. Крайние республиканцы и прочие еще верят в модерн? Их надо уничтожить. Что это за травля Трампа? Такая травля?! Что там в нем такого? Он же за величие Америки, он за всё. Просто он еще мыслит этими категориями модерна. Значит, как только этими категориями модерна кто-то мыслит внутри самого Запада, с ними расправляются так же. Сволочь или не сволочь этот Борис Джонсон, он как-то пытался шевелиться. Раздавить! Макрон двинется не туда — раздавить! Поляки возбухнут, венгры — раздавить! Раздавить любого, кто начнет говорить на языке модерна. Раздавить его, уничтожить за пределами Запада и в пределах Запада тоже. Это единая новая борьба. Это тьма над Ершалаимом.
Что такое сионизм? Это авторитарная модернизация. Что такое еврейская нация? Это ведь не иудаизм, не иудеи. Теодор Герцль и прочие создавали нацию по кальке модерна. Значит, она будет уничтожена. Она даром не нужна. И теперь посмотрите, что творят с Нетаньяху. Это мировой процесс, но его надо увидеть. Потому что если люди не проснутся, у них уже в магазине и продуктов не будет, а не только их развлечений, ничего уже не будет. Поэтому вовремя надо проснуться и понять цену вопроса, в том числе и на Украине, где есть это Черное солнце. Но никто же не понимает и не пытается понять, насколько это зловещий знак, насколько страшно он отличается от перевернутой свастики Гитлера. Потому что у Гитлера еще что-то было: Рейх, немецкая нация, Gott mit uns (нем. «с нами Бог»). А тут только тьма. Только тьма!
Анна Шафран: Сергей Ервандович, огромное Вам спасибо за эту очень глубокую беседу, за Ваши рассуждения.
Сергей Кургинян