Джейкоб Лоуренс. №58 из серии «Миграция»: На севере у афро-американцев было больше возможностей для образования. 1940–1941
На фоне пандемии коронавируса, которая повлияла, пожалуй, на все сферы жизни наших сограждан, различные группы российского истеблишмента активизировали деятельность по лоббированию идеи дальнейшего внедрения дистанционного образования.
Отметим, что и сама идея дистанционного образования, конечно, не нова, да и споры на этот счет ведутся достаточно давно. Примечательно другое — что выступающие за дистанционное образование лица обычно ссылаются на прогрессивный опыт западных университетов, причем, что характерно, — не каких-то провинциальных колледжей, а передовых вузов, получающих солидное финансирование от властей и различных корпораций, а дальше начинается совсем другая «музыка», мало имеющая общего с данным опытом.
Эта дискуссия, пусть и в несколько завуалированной форме, сейчас вновь закрутилась — вокруг неубиваемого в умах наших западников стремления к вестернизации всех сторон общественного устройства. Но про «лучшие университеты» — это, так сказать, теория. На деле же идет уже привычное поношение не до конца вытравленной советской модели, предполагающей живой контакт преподавателя с обучаемым, — причем не в угоду модным образовательным методикам, а в угоду технологизации и, что немаловажно, коммерциализации образовательного процесса.
Подозрительно быстро в российском медийном пространстве появились материалы, доказывающие якобы абсолютную равнозначность традиционных и дистанционных форм обучения. Например, 8 апреля 2020 года «Российская газета» выпустила статью под характерным названием «Онлайн-обучение не уступает по эффективности очным занятиям». В ней, со ссылкой на проведенный НИУ ВШЭ эксперимент, среди прочего указывалось на то, что «онлайн-формат дает вузам возможность учить почти на 20 процентов больше студентов, не увеличивая при этом расходы на обучение».
И здесь мы подходим к крайне занимательному казусу. Получается, что по этой схеме вузы смогут привлекать на 20% больше студентов, а значит, и собирать с этих студентов плату за обучение, но при этом расходы можно будет чуть ли не сократить! Разве не идеальная бизнес-схема?
Идеальная она, правда, лишь с точки зрения дальнейшей коммерциализации образования и увеличения бюджета образовательных учреждений.
Рассмотрим, во что обходится высшее образование студентам-юристам (тема по роду работы мне хорошо известна).
Вот, к примеру, стоимость обучения на престижном юридическом факультете Сибирского федерального университета (г. Красноярск) составляет около 150 тысяч рублей в год. Почти столько же придется заплатить студентам юрфака Томского госуниверситета.
Студенты-юристы Дальневосточного федерального университета (г. Владивосток) должны будут заплатить более 210 тысяч рублей за год. На юрфаке Тихоокеанского госуниверситета (г. Хабаровск) стоимость обучения составляет почти 170 тысяч рублей.
За поступление на юридический факультет Южно-Уральского госуниверситета (г. Челябинск) придется заплатить почти 127 тысяч рублей, а в Уральском государственном юридическом университете (г. Екатеринбург) цена обучения колеблется в районе 150 тысяч рублей.
Разумеется, в столице аппетиты совершенно другие, и на юрфаке НИУ ВШЭ или МГУ за год придется заплатить уже от 400 до 450 тысяч рублей в зависимости от направления.
Получается, что при желании условного судьи или прокурора продолжить профессиональную династию и выучить свое ненаглядное чадо на юриста в России семейный бюджет должен быть готов к трате 600–800 тысяч рублей при обучении в провинциальном вузе и около двух миллионов рублей при обучении в модных московских учебных заведениях. Тут невольно возникает нескромный вопрос: а откуда эти условные прокурор и судья возьмут лишние 2 миллиона? Или даже 800 тысяч?
Совершенно очевидно, что вся эта коммерческая машина целится на американскую образовательную модель, в которой университеты являются бизнес-проектами и, например, с удовольствием выдают студентам кредиты на обучение. В итоге же некоторые американцы впоследствии выплачивают подобные долги чуть ли не всю жизнь.
К примеру, 15 апреля 2020 года на американском телеканале Fox News вышла передача, в которой обсуждалась проблема высокой платы за обучение в вузах. В частности, издание сообщило, что «за последние 30 лет стоимость четырех лет обучения в государственном университете выросла на 213 процентов, что намного превышает темпы инфляции». Причем «эти расходы в большой степени оплачиваются заемными средствами. Примерно у 40 миллионов американцев сегодня есть студенческие кредиты».
По данным Fox News, непогашенных долгов по студенческим кредитам в США насчитывается 1,4 триллиона долларов. Более того, размер задолженности стремительно растет. Так, если в 1993 году средний долг по студенческому кредиту составлял примерно 9400 долларов, то сегодня он превышает 34 000. И надо учесть, что средний годовой доход домохозяйства в США колеблется в районе 50 тысяч долларов, а оплату ежедневных расходов и ежемесячных счетов никто не отменял.
Вот к чему ведет американская модель безудержной коммерциализации образования, но даже эта модель не спешит полностью отказываться от традиционных форм.
Если же настойчивое желание неких властных групп отказаться от «устаревших» образовательных форм, предполагающих контактную работу, и перейти к прогрессивной (а главное, крайне прибыльной) модели дистанционного образования наложить на российские реалии, то возникает закономерный вопрос — а за ЧТО абитуриенты и их родители будут платить деньги?
Кстати говоря, с весьма высокой долей вероятности при активном переходе к дистанционному обучению возникнет еще и следующая тенденция — из-за того, что центральные российские вузы (преимущественно, московские) оснащены гораздо лучше провинциальных в техническом плане и банально имеют гораздо больше денег, они начнут завлекать абитуриентов на свои дистанционные образовательные программы. И не важно, что условный студент из Бийска, Минусинска или Искитима, получив хваленый дистанционный диплом центрального вуза, не будет нужен ни одному работодателю в своем городе. Поток студентов все равно хлынет на дистанционные программы центральных вузов, особенно если те решат не слишком задирать цену за обучение. В итоге это может привести к гибели научных школ в российских регионах и, условно говоря, формированию москвацентричной модели образования, при которой за очень большие деньги в московских вузах некоторое количество студентов еще будут учить по старинке, а остальные регионы России будут посажены на дистанционное псевдообразование, плодящее лишь псевдоспециалистов. Чем не образовательный колониализм в пределах одной страны?
Подобные страхи и опасения уже давно витают в воздухе, причем не только в профессиональной среде. Уже сейчас на фоне пандемии коронавируса многие вузы столкнулись с тем, что немало родителей студентов начали требовать вернуть часть уплаченных за учебу денежных средств в связи с тем, что контактного обучения вуз не проводил.
Нельзя не признать, что вопрос о цене образования в данном случае вполне обоснован. Ведь вузовские бизнес-менеджеры наверняка мечтают цену за обучение сохранить, а образовательный процесс перевести в дистанционный формат. Но в таком случае сами обучающиеся и их родители могут задать логичный вопрос: а по какому принципу строится новое ценообразование? Ведь если обучение стоит условные 150 тысяч рублей в год, то в эту сумму должны быть заложены не только зарплата преподавателя, ведущего занятия, и административного персонала, занимающегося документооборотом, но и затраты вуза на электричество, посредством которого освещаются учебные аудитории, отопление, водопровод и так далее. Если же студент начинает учиться дистанционно, то на что тогда тратится вуз?
Разумеется, нужным образом сформировать и обосновать цену можно всегда. Но в данном случае этот номер не пройдет, поскольку нынешнее поколение родителей, желающих дать своему ребенку высшее образование, обучалось в советских школах и высших учебных заведениях, либо в постсоветских, но по тем же методикам. И таких людей никакие пляски с бубном со стороны медийных личностей не убедят в том, что самое лучшее образование — дистанционное.
А представим, что введение дистанционного образования будет решено проводить на безальтернативной основе, например, попросту отменив традиционное обучение, как когда-то в угоду Болонской системе была ликвидирована система специалитета? Если к тому же на этом фоне какие-то избранные вузы вдруг смогут сохранить стандартные формы обучения, то все это не просто еще больше делегитимирует власть в глазах граждан, но окончательно разрушит хлипкий социальный консенсус, разорвет постсоветский общественный договор.
Возможно, даже пенсионная реформа окажется не столь катастрофичной по своим последствиям, поскольку там немалая часть граждан могла убеждать себя в том, что до пенсии еще далеко и беспокоиться на этот счет не стоит. Но образование уже посягает на нечто предельно близкое и осязаемое, а главное бесконечно важное для русских людей — будущее детей.
Любой гражданин, взглянув на складывающуюся жизненную перспективу, быстро придет к выводу, что государство насильно отобрало у него не только старость, но теперь еще и требует новую жертву в виде детей.
Стерпит ли такое среднестатистический гражданин России? Возможно, что и стерпит, но в этом случае у жителей России бесповоротно сформируется стойкое ощущение, что государство для них является абсолютно чужим и враждебным. И такое государство эти граждане поспешат обрушить при первом же попавшемся случае, невзирая на любые последствия. Ведь терять будет уже нечего.