Опубликована официальная стенограмма Парламентских слушаний 27 октября с.г. Чтобы никто не выдумывал, будто РВС солидаризируется с какими бы то ни было ювенальными законами, привожу своё выступление со ссылкой на ролик независимого от нас Иван Чая.
Уважаемые участники парламентских слушаний! Я хочу успеть остановиться на трех моментах – самых важных, на мой взгляд, по разговору, который уже состоялся.
1. Во-первых, спасибо Елене Борисовне за это введение про ювенальную юстицию в широком смысле слова, о которой мы говорим неустанно. Но чтобы говорить об этом предметно и конструктивно, нужно брать быка за рога. А рога у этого быка – это интересы частного устройства детей. Так это происходит в Европе, так это происходит во всем мире, и мы на прошлых слушаниях вполне доказательно, мне кажется, показали, что это действует и у нас. Мы предъявили типовую схему беззакония по анализу наших дел, и вектор передачи детей из родных семей в приемные по всем этапам этой схемы виден.
И в этой связи, вопросы отобрания детей - они громче звучат, но это даже не самый ключевой момент в этой схеме. А ключевой момент – это присвоение статуса «оставшийся без попечения». То есть (это не вопрос закона № 120) опека сама себе присваивает право устраивать детей в семьи. Это внесудебное лишение прав.
Этот вопрос стоит в первой строчке первого пункта плана реализации национальной стратегии, утвержденного Правительством, и очень важно, чтобы он не был упущен. В весенней версии законопроекта он был, и в принципе решен удовлетворительно.
Это же мнение высказывало МВД, которое мы не слышали, но читали, на прошлых слушаниях оно нам было роздано. Было очень отрадно видеть вообще позицию МВД - она от земли, она действительно от жизни, а не от схем, не от стратегий каких-то... Она просто от жизни, что реально, а что нереально. И со всеми предложениями [МВД] мы либо согласны полностью, либо на уровне редакции только у нас какие-то разногласия. И в частности, и по отобранию позиция МВД должна быть учтена. Она сейчас не учтена в том законопроекте, который мы имеем.
Непонятно, нет оснований, почему опека должна заниматься отобранием.
Нет никаких оснований, почему опека должна заниматься семьями неопекунскими.
Природа опеки – это устраивать детей.<...>
2. Вопрос о ФЗ-120...
Е.Б. Мизулина: А кто тогда будет осуществлять акт отобрания?
А.В. Коваленин: МВД.
Е.Б. Мизулина: Полиция? Полицейские?
А.В. Коваленин: Секундочку, вот сейчас я буду об этом говорить.
Опека не должна быть органом надзора за обычными семьями, не должна быть правоохранительным органом. Отобрание может быть только тогда, когда нарушены чьи-то права – права ребенка, например. Ненадлежащее выполнение обязанностей – это тоже правовой вопрос, нарушение определенной правовой нормы. Значит, этим должна заниматься правоохранительная система, и она действует, работает, она описана.
На прошлых слушаниях мы не могли не заметить, что сразу три выступления атаковали ФЗ-120 в его нынешней форме. Мы, конечно же, не то чтобы не видим изъянов [в нём]. И в Семейный кодекс, и в ФЗ-120 мы предлагаем массу поправок, но они связаны с тем, чтобы укрепить замысел, позитивный замысел закона, против тех явлений, вожделений новых, которые появились в обществе и на которые закон был не рассчитан.
Концепция ФЗ-120 отвечает на те вопросы, которые сегодня мы ставим: а где пределы вмешательства? Пределы вмешательства концептуально решены там очень просто: пока из семьи ничего антиобщественного не исходит, вмешиваться не надо. «Антиобщественное» – это ребенок попрошайничает, в пьяном виде задерживается и так далее.
Ответственность семьи состоит в том, что с нее требуют результат, но методы оставляют ей. Это не тот смысл ответственности, который предлагает «Фонд поддержки»..., где «позитивное родительство» перевели для нас как «ответственное родительство», в противоречии с исходным смыслом слова «ответственность».
Поэтому ФЗ-120 нужно менять, редактировать, но именно редактировать, а не менять концептуально.
Опека, во-первых, по своей природной функции не должна касаться семей, а, во-вторых, в силу того интереса, [положения,] которое она занимает... Она - регулятор рынка семейного устройства. Всякое касательство родной семьи, не опекунской – это явный конфликт интересов. Она сама себе выявляет, она сама себе устраивает. И именно эта сфера…
У МВД - независимая позиция, потому что дети там не задерживаются, оно не заинтересовано ни в чем. А опека объективно атакуется всеми вожделениями тех, кому нужны дети. Это же нельзя не понимать, это коррупциогенный фактор.
3. И третье, о чем я хочу сказать, – это вопрос… Собственно, я и готовился говорить именно об ограничении прав, о концептуальных вопросах, готовился к более неспешному разговору. Просто скажу о том, что сейчас в понятии ограничения прав есть два совершенно различных института, которые должны быть разделены, это не должно быть одно и то же понятие.
3.1. «Ограничение прав» в том, что касается виновного поведения родителя, фактически по содержанию ничем не отличается от «лишения прав», только [это] временное лишение прав или приостановление прав. И его проще было бы внести в какую-то редакцию статьи 69 - «лишение прав», но с некоторой отсрочкой, временное лишение - и всё.
3.2. Но когда мать больна – это другой институт, и по последствиям, и по основаниям. И это действительно ограничение прав. Допустим, «право определять и выражать интересы» мы отнимаем, потому что она психически больна, но при этом «право на поддержку государства», «право на помощь от ребенка в старости» остаются. То есть права становятся ограниченными.
Важно подчеркнуть, что «право на проживание с ребенком», «право на участие в воспитании» – это частные случаи «права определять и выражать интересы [ребёнка]». И не нужно большей детализации. Вот в этом вся сущность перехода права, вся сущность лишения прав. Это главное родительское право – определять и выражать интересы ребенка.
3.3. В предлагаемой статье [73] вводится третий институт (и всё на то же самое название «ограничение прав») – это институт социального сопровождения. И вот это очень серьезно.
Те протесты, о которых сегодня говорили, в 2012 году были против чего? Не просто абстрактно против ювенальной юстиции, а конкретно против закона о соцпатронате, против навязывания услуг. Президент пришел к нам, сказал: «Соцпатроната не будет». «Хорошо, – сказали сторонники соцпатроната, – мы его теперь назовем по-другому, назовем социальным сопровождением». И провели, обошли Президента!
В чем смысл социального сопровождения, никто объяснить не может. У нас есть только одна строчка в ФЗ-442 – это «содействие, не относящееся к услугам». Из него следует только одно: гражданин не защищен от него принципом добровольности. То есть оно специально делается ради какого-то искусственного навязывания. Косвенно это видно в статье 65 Семейного кодекса, которую недавно (в 2013 году) дополнили пунктом 4...
Е.Б.Мизулина: Александр Викторович, к сожалению, время.
А.В.Коваленин: Да? Тогда просто одну метафору, почему соцсопровождение... Представьте себе, что суд, вынося приговор по уголовному делу, не говорит конкретную санкцию ([например,] «два года лишения свободы»), а говорит: «отдать [подсудимого] в систему исполнения наказаний, и пускай они его как-нибудь там накажут». Вот это и есть, по форме - суд принимает решение, еще неизвестно какое, что там будет. Вот, по законопроекту, который у нас был весной, - только потом будет разрабатываться «План работы с семьей». Если он откажется... Он уже отказаться не может, потому что это решение суда, то есть фактически он наказан содействием.
Нормальная система другая: его предупредили, дали ему точки [опоры]: вот, можешь сам добровольно обратиться: здесь поучиться, здесь полечиться, а не хочешь – пожалуйста, дальше будут другие санкции. Вот нормальная система. Не нужно другой, не нужно навязывать содействие. Цена этого – 260 тысяч подписей 2012 года.