Сергей Иванов. Земский собор (XVII века). 1908
В Конституции нашей страны в самой первой ее статье Россия провозглашается правовым государством. Причем в теории права эта норма понимается не как констатация факта, а как норма-цель, к достижению которой и должно стремиться российское государство.
В новейшей истории России было немало эпизодов, на фоне которых говорить о правовом характере нашего государства не то что не приходилось, а было в каком-то смысле даже неприлично.
Но если тотальное бесправие эпохи 90-х связывали с ломкой социально-политической системы нашей страны, резким переходом с социалистических на капиталистические рельсы, то уже с эпохи «нулевых» власть стала последовательно представлять себя именно с позиции демократического, правового государства (с принципом социального государства все было гораздо сложнее).
Симптоматично, что не кто иной, как председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин в одной из своих статей, опубликованной в 2015 году на сайте официозной «Российской газеты», назвал принятие Борисом Ельциным в 1993 году указа № 1400 о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного Совета в нарушение действовавшей тогда Конституции, «государственным переворотом», а также «первым прецедентом грубейшей ломки формирующегося конституционного права и, что особенно важно, зарождающегося правового сознания».
Поэтому для российской правовой системы, имеющей «родовую травму» ельцинского переворота и последовавших за ней событий, крайне опасно сдвигаться в сторону практик, господствовавших в то время.
Но с началом пандемии COVID-19 многие стандарты правового государства были задвинуты на дальний план и, похоже, такая ситуация для многих обитателей властных коридоров оказалась довольно лакомой.
Демократия в условиях чрезвычайных ситуаций
Сергей Иванов. В Смутное время. 1909
Следует отметить, что модель демократического правового государства предполагает защиту индивидуальных прав при помощи строгой регламентации всех случаев, при которых эти права могут быть ограничены государством.
Классическим примером такого ограничения является военное положение (ВП) и чрезвычайные ситуации (ЧС). В теории права их принято называть особыми либо специальными правовыми режимами.
В любой демократической стране существуют законы, самым подробным образом закрепляющие основания для введения таких особых правовых режимов, а главное, детально регламентирующие специальные полномочия органов государственной власти, которые они приобретают. Ведь для действий в экстремальных ситуациях необходимы соответствующие полномочия.
Важно учесть, что любой особый правовой режим является экстраординарной ситуацией и предполагает временный характер. Отмена такого режима обычно связывается с моментом устранения причин, из-за которых он был введен, например окончание военных действий, ликвидация последствий стихийного бедствия и так далее.
К примеру, президент Филиппин Фердинанд Маркос в 1972 году ввел в стране чрезвычайное положение, которое в итоге продлилось около десяти лет. За этот период Маркос установил режим своей неограниченной власти, продавил новую конституцию, а также «зачистил» все политическое поле.
То есть любой особый правовой режим — это по определению состояние, при котором нормы правового государства частично приостанавливают свое действие, а исполнительная власть получает специальные полномочия. Соответственно — в период действия военного положения или режима чрезвычайной ситуации государство в каком-то смысле перестает быть демократическим и правовым хотя бы потому, что при таких режимах допустимо запрещать проведение выборов, различных собраний, функционирование политических партий, деятельность СМИ, ограничивать свободу передвижения и так далее.
С началом пандемии власти западных стран практически сразу начали вводить на своей территории режимы чрезвычайной ситуации, поскольку распространение инфекции начало принимать угрожающие масштабы.
Введение жестких карантинов, комендантских часов, ограничение на въезд в страну и прочие меры не могли быть правомерными без применения особых режимов.
Пандемия COVID-19 в России и феномен затянувшейся «чрезвычайщины»
Андрей Рябушкин. Боярская дума. 1893
До нашей страны пандемия COVID-19 добралась весной 2020 года. Так, 2 апреля 2020 года президент РФ Владимир Путин издал указ «О мерах по обеспечению санитарно-эпидемиологического благополучия населения на территории Российской Федерации в связи с распространением новой коронавирусной инфекции (COVID-19)».
Важно отметить, что этот указ имел строго оговоренный срок действия — с 4 по 30 апреля 2020 г. Актом президента главам регионов предлагалось с целью противодействия эпидемии «обеспечить разработку и реализацию комплекса ограничительных и иных мероприятий».
Именно этот указ стал юридическим зачином дальнейшего правового регулирования органами исполнительной власти деятельности по борьбе с пандемией. Причем этот указ не был единственным и подобные акты стали издаваться регулярно. Однако возник небольшой нюанс — конкретные сроки действия указов из них исчезли, и понять на какой конкретно период вводится акт президента, было уже невозможно.
На основе президентских указов главы субъектов РФ стали принимать свои собственные правовые акты, которыми на территории региона вводились различные ограничения.
Уже на этом этапе борьбы с пандемией в нашей стране возникла странная ситуация — несмотря на принятие президентом ряда указов, говорящих об угрозе пандемии и о необходимости борьбы с ней, режим чрезвычайной ситуации в России введен не был (как это было во многих западных демократических странах). Однако это не помешало устанавливать различные ограничения, порой довольно болезненные для граждан (рекордсменом здесь, несомненно, является Москва).
Это породило проблемы с правомерностью установления в нашей стране различных ограничений и запретов, которые явно нарушали конституционные права граждан, а вводились «всего лишь» подзаконными актами — указами президента и актами глав субъектов РФ.
Здесь стоит отметить, что подзаконный характер этих актов предполагает действие по формуле «на основе и во исполнение закона». Законы же в любой демократической стране может принимать только парламент.
То есть, если говорить о том, как это должно быть в рамках правового государства, то сначала власти должны были ввести режим чрезвычайной ситуации и лишь затем — принимать подзаконные акты, ограничивающие конституционные права. Так что формула «утром режим чрезвычайной ситуации, вечером — ограничения» вполне применима и для данной ситуации.
О правовой базе чрезвычайных мер в период пандемии
Сергей Иванов. Юрьев день. 1908
Российские власти изначально пошли по довольно скользкому пути, по тем или иным причинам не желая вводить режим ЧС.
Чтобы хоть как то «свести концы с концами», власти, не мудрствуя лукаво, просто придумали новый особый правовой режим, что должно было придать вводимым ограничительным мерам «чинный и благородный» вид.
В Федеральный закон от 21 декабря 1994 года «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера» 1 апреля 2020 года были внесены предельно лаконичные правки, которые, правда, оставили больше вопросов, нежели дали ответов.
Так, после небольших дополнений статья 10 этого закона наделила правительство России правом «принимать решение о введении режима повышенной готовности», а также «устанавливать обязательные для исполнения гражданами и организациями правила поведения».
В статье 11 появились положения, которые наделили органы государственной власти субъектов РФ правом вводить режим повышенной готовности, а также «устанавливать обязательные для исполнения гражданами и организациями правила поведения».
Данное нововведение — это классическая бланкетная норма, причем в самом худшем смысле этого слова. Такая норма не содержит каких-либо четких правил поведения, а лишь делегирует возможность их установления органам исполнительной власти.
В любой демократической правовой системе бланкетные нормы рассматриваются как нечто крайне нежелательное, поскольку их использование порождает слишком много опасностей злоупотребления правоприменителем своими полномочиями.
По сути — перед нами легитимированный парламентом карт-бланш исполнительной власти на любые чрезвычайные меры. Причем меры эти стали приниматься в условиях правовой серой зоны, когда любое решение никак не ограничивалось четкими рамками закона.
С юридической точки зрения эти изменения носят вопиющий по своей неправомерности характер. А главное — нарушают базовые правила юридической техники, которые существовали в нашей стране до сегодняшнего дня.
Дело в том, что законодатель по какой-то никому не ведомой причине не удосужился даже закрепить легальное понятие категории «режим повышенной готовности». Соответствующее понятие попросту отсутствует в статье 1 закона «Основные понятия», хотя термин «чрезвычайная ситуация» в ней подробно раскрывается.
Специального закона под новый правовой режим тоже не было принято, хотя именно этого требует логика российской правовой системы, да и в конце концов принцип правового государства.
Совершенно очевидно, что такой «ход конем» был намеренно сделан для того, чтобы, сохранив «фиговый листок» внешней законности «антиковидных» мероприятий, наделить органы исполнительной власти, по сути, не ограниченными законом чрезвычайными полномочиями по «борьбе» с пандемией.
Ирония этой ситуации состоит в том, что в нашей стране существуют законы, которые подобные законотворческие практики категорически запрещают и клеймят потенциально «коррупционными».
Еще в 2009 году, на волне медведевской пиар-кампании по борьбе с коррупцией, Госдума приняла закон «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов».
Каждый может сам открыть статью 2 этого закона и прочитать там буквально следующее (позволю себе объемное цитирование) — «коррупциогенными факторами являются положения нормативных правовых актов (проектов нормативных правовых актов), устанавливающие для правоприменителя необоснованно широкие пределы усмотрения или возможность необоснованного применения исключений из общих правил, а также положения, содержащие неопределенные, трудновыполнимые и (или) обременительные требования к гражданам и организациям и тем самым создающие условия для проявления коррупции».
Выходит, что Госдума в нарушение закона об антикоррупционной экспертизе, который ранее сама же и приняла, одобрила поправки к закону о ЧС, создав огромных размеров потенциальное коррупциогенное поле, что уже вылилось в грубейшие злоупотребления региональными чиновниками своими полномочиями.
Только вот если в апреле 2020 года это можно было списать на экстренный характер принятия закона, то по прошествии полутора лет не может не возникнуть предположения, что в этом и была изначальная задумка — создать «каучуковую категорию», с помощью которой чиновники на местах смогут, не оглядываясь на Конституцию и закон, вводить самые жесткие ограничительные меры. Что это, как не легитимация «чрезвычайщины» в чистом виде?
В каком-то смысле в нашей стране была реализована модель «федерализма наизнанку», поскольку в классическом виде, федеративная модель предполагает определенную свободу усмотрения регионов, но исключительно в строгих рамках, задаваемых федеральными законами и федеральной конституцией.
Сейчас же, в духе периода американского Дикого Запада, наши регионы получили от федерального центра отмашку на любую «чрезвычайщину». И вот мы уже наблюдаем, как по всей России местные власти дошли до того, что начали запрещать проведение одиночных пикетов (другие формы политических собраний под строгим запретом уже давно), а какой-нибудь губернатор Хакасии на белом глазу, без каких-либо правовых оснований, росчерком пера вводит в регионе комендантский час.
Если сильно хочется… О вопиющем непрофессионализме законопроекта о QR-кодах
Клавдий Лебедев. Продажа крепостных на аукционе. 1919
Осознавая, по всей видимости, всю сомнительность данной правовой базы для реализуемых властями чрезвычайных мер, в качестве «вишенки на торте» российское правительство решило провести через парламент законопроект № 17357-8 «О внесении изменений в Федеральный закон „О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения“ (в части введения некоторых ограничительных мер в целях предотвращения распространения новой коронавирусной инфекции)», которым предлагается наделить бюрократический аппарат еще и полномочиями по введению QR-кодов.
При анализе этого законопроекта сразу становится понятно, что действовать в режиме «правового беспредела» кабмину понравилось — вполне ожидаемо в проекте закона вводится куча новых правовых конструкций, но ни одной из них не дается какого-либо четкого определения.
Причем вполне в духе «чрезвычайщины» кабмин стремится получить еще больше не ограниченных законом полномочий, которые чем дальше заходит ситуация, тем больше приобретают характер дискриминационных и даже репрессивных мер по отношению к существенной части жителей России.
Законопроект № 17357-8 вполне можно назвать «местью прививочников», поскольку главный адресат данного закона, главный антагонист — это здоровый человек.
Поясню, что имеется ввиду. Проект закона предлагает дополнить закон о ЧС статьей 31.1 — Порядок оказания услуг в случае угрозы распространения новой коронавирусной инфекции.
Статья наделяет глав российских регионов полномочием запрещать доступ к «местам проведения массовых и других мероприятий» (обратим внимание на сразу же вводимую «каучуковую» категорию «других мероприятий»), «организаций культуры, общественного питания, розничной торговли (за исключением организаций, обеспечивающих население продуктами питания и товарами первой необходимости, аптечных организаций) и иных… объектов» (и снова в том же предложении появляется коррупциогенная формулировка «иных объектов», то есть каких захотят местные власти).
Допускать граждан России к этим объектам предлагается только в том случае, если у них имеется «документация, выданная по форме и в порядке», установленном Минздравом РФ, «подтверждающая проведение профилактической прививки… или наличие медицинских противопоказаний… либо подтверждающей, что гражданин перенес заболевание».
Исходя из законопроекта, получается, что главным «неблагонадежным элементом» в условиях пандемии являются именно здоровые непривитые люди. Авторы законопроекта, видимо, всерьез считают, что вакцинированные и переболевшие люди автоматически становятся неуязвимы для коронавируса в течение года, а главную опасность распространения инфекции несут здоровые непривитые граждане.
Причем в законе оговаривается переходный период до 1 февраля 2022 года, когда QR-код может быть заменен отрицательным тестом на коронавирус. Однако после переходного периода справка об отсутствии COVID-19 действовать уже не будет, и здоровые жители России могут проснуться 2 февраля в условиях «прививочного» апартеида.
Важно также отметить, что по данной законодательной логике, рано или поздно правительство займется и вопросом вакцинации детей. Ведь если главное спасение от коронавируса — это вакцинация и получение QR-кодов, то следующим шагом властей со всей очевидностью будет именно вакцинация несовершеннолетних, которые составляют более 20% населения России.
Со стороны правительства было бы странно требовать для борьбы с пандемией вакцинации всего взрослого населения и при этом допускать, что рядом будет разгуливать несколько десятков миллионов непривитых детей, не правда ли? В Израиле к примеру, уже стартовала кампания по вакцинации детей в возрасте от пяти до 11 лет.
Самое возмутительное в этом законе даже не его содержание, которым предлагается наделить статусом «негров на плантации» десятки миллионов жителей нашей страны, а то с каким вопиющим непрофессионализмом и юридической безграмотностью закон составлен.
В известном советском мультфильме «Вовка в Тридевятом царстве» герой картины, сделав что-то из рук вон плохо, все время повторял сокровенную фразу: «Ладно! И так сойдет» (что в более грубом варианте звучит как — «пипл схавает»).
Только этим можно объяснить то «царство беззакония», которое российское правительство столь упорно насаждает в нашей стране. Причем наплевав на Конституцию, да и на базовое федеральное законодательство.
Законопроект № 17357-8 составлен с грубейшими нарушениями правил юридической техники, а главное, содержит критическое количество правовых конструкций, которые отнесены к коррупциогенным факторам федеральным законом «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов».
Проект закона также противоречит множеству уже действующих нормативных правовых актов РФ. Например, введение нового идентификационного документа в дополнение к паспорту гражданина РФ прямо противоречит «Положению о паспорте гражданина РФ», утвержденного постановлением того же правительства.
В конце концов, данный законопроект в нарушение целого ряда конституционных норм, прежде всего статьи 55 Конституции РФ, по сути, может ввести на территории нашей страны своеобразный режим апартеида, при котором сегрегация будет проводиться по социальному признаку отсутствия вакцинации от COVID-19.
Поскольку пандемия COVID-19 длится уже около двух лет и в ближайшие годы ее ликвидации не предвидится, действия правительства России по лоббированию законопроекта № 17357-8 и аналогичных ему правовых актов следует рассматривать как попытки присвоения чрезвычайных полномочий и создание в России псевдо-юридических условий для заморозки действия принципа правового государства.
Читайте также: Эффективность прививки от COVID-19 снижается уже через 90 дней — ученые
Константин Чепрасов
ИА Красная Весна