Вера Мухина. Пламя революции. 1922
Чем отличается день, прожитый человеком в идеологии античных Афин, средневекового Константинополя и, скажем, революционного Парижа? В общем-то, смыслом жизни.
Идеология — это «концентрат» истории, культуры, религии и философии. Или, можно сказать, «упаковка» этих четырех вещей.
Родители и учителя в первом случае учили познавать себя и быть в согласии с богами, во втором — следовать христианскому пути, а в третьем — идти по пути Просвещения.
Ты приносишь жертву Зевсу, Христу, Разуму. Ты реализуешься сообразно с этой жертвой.
Однажды я сформулировал для себя: «Идеология — это решение о том, как жить». Не книга на полке, которую можно не читать, не телеведущие, которых можно не слушать, и не еще что-то.
Идеология — осмысление нужды народа, его предназначения. «Экстракт» его опыта и всего того, что было им создано. Можно сказать даже так: идеология — это глаза памяти.
Можно ли отделить идеологическое существование человека от сферы, которая идеологию не затрагивает? Или идеологично всё?
По меньшей мере есть общества, номинально существующие без идеологии, как современное российское.
То есть в этом случае как бы говорится: «Вы всё делаете просто так. И это правильно. Это «просто так» сражается в спецоперации против «непростотаковой» Украины, чтобы установить там святую «простотаковость».
Конечно, эта специфическая «святость» взялась из постмодернистского послевоенного уравнивания коммунизма и нацизма. Было сказано: «Нацизм — это идеология, значит, любая идеология плохая». И даже больше: «Нацизм создан человеком, значит, человек — «плохой».
Человек не стал бы самим собой, если бы не ставил вопросы. Но в данном случае важно, во-первых, кто реально согласится с таким подходом — кого реально в подобном можно убедить. И кто будет в соответствии с этим согласием или несогласием жить, быть.
А во-вторых, и это гораздо важнее, после того, как выносится подобный вердикт, на его основе создают социально-политические системы и системы образования, в которых человеку предлагается не познавать самого себя и делать выводы, а заранее принять установку авторов этих систем.
Из истории, культуры, религии и философии идеология берет направленность личного бытия — и его осмысление.
Древний афинянин хочет победить врага, потому что это угодно богам, истине и красоте. Гражданин Византии — то же самое, только Бог теперь один. И то же самое — парижанин, у которого на месте Бога — разум.
Скульптура раненого воина с фронтона храма Афины в Эгине. Около 490–480 г. до н. э.
Люди просыпаются утром, работают, создают семьи, в конце концов, дружат, любят и ненавидят, чтобы воплотить свое представление о должном, которое и заложено в идеологии. Так что заявление пресс-секретаря президента Пескова о том, что всё вышеуказанное само по себе является идеологией, нужно, чтобы в результате обессмыслить все эти занятия. «Гребите — а куда и зачем, не важно», — как бы говорит Песков.
Возвращаясь к нашему примеру, афинянин, византиец и житель Парижа становились богатыми (цель по Пескову) и развитыми ради чего-то.
Согласно Марксу и Энгельсу, идеология «считает, что идеи господствуют над миром, идеи и понятия она считает определяющими принципами, определенные мысли — таинством материального мира…»
Конечно, СССР разрушали, не соглашаясь с Марксом и стремясь на этом несогласии построить жизнь. Только что вышло?
«Иерархию» идеального и материального можно назвать вечным вопросом философии. И конечно, к распаду СССР привел в том числе специфический советский материализм, не только начетнический, но и «реальный», в который «верили».
Идея может оказаться связкой воздушных шариков, а может — космическим кораблем. Но это всегда шанс за что-то зацепиться. Материализм же — фатален (и многих ли сейчас воодушевит героизм этой фатальности?), особенно если он считает материю простой, лишенной загадок штукой.
Уже навязло в зубах — «постмодерн». Который, кстати, разрушал СССР как своего идейного противника.
Так постмодерн — это тоже ведь идеи и идеология («открытое общество» и т. д.) — которая говорит, что ее нет. Идеологии не будет, только если истребить соединенные с субъектами мировых процессов идеи.
В № 333, посвященном Федоровским чтениям, газета «Суть времени» писала, что холодную войну проиграла, в конечном счете, русская философия, русская мысль.
Отказ от идеологии является одновременно следствием и продолжением этого поражения.
Если нас «положили на лопатки» в войне идей XX века, если нас назвали «авторитарными», поставив соответствующую черную метку, ответить нужно прежде всего своей философией. Она должна стоять «на базе» тысячелетней мысли, в том числе религиозной, содержа в себе и необходимую новизну.
Часто адресоваться к «традиционным ценностям» не значит решить все проблемы. Эти ценности должны получить высшее обоснование и его проекцию на жизнь.
То же самое насчет языка. Сам по себе язык, наверное, не спасет, но язык как дом бытия (по Хайдеггеру) — вполне себе. Но для этого «дом» надо и «обустраивать» соответствующим образом, а не почивать на лаврах «великого и могучего».
На мой взгляд, «закатный» раздрай на Западе влечет за собой выход в тираж постмодернистской философии.
«Современный» значит «историчный», иначе незачем адресоваться ко времени. Если от истории отказались и устроили на территории «четвертого Рима» бардак сначала с ковидом, а потом с президентскими выборами — остальные вправе поставить вашу современность под вопрос.
Кто-то, конечно, скажет, что афинянин, житель Константинополя и парижанин были всего лишь обусловлены производительными силами и производственными отношениями своего времени. Но легко ли с этим согласиться в 2022 году?
Советский Союз похоронил свою идеологию и распался. Россия не выживет, не вернув Идею.
И потом, не означает ли уже голосование по поправкам в Конституцию в 2020 году определенного отношения народа к статье о запрете на идеологию? Не показал ли он запроса на отмену этой статьи?
Юрий Высоков